Наташа Купер - Жертва

С другой стороны, Триш надеялась, что сама она не превратится в подобие Деб Гибберт. Как Анна сказала о ней тогда, в самом начале? «Помогает всем и каждому, разрывается на части, ничего толком не успевает и в конце концов выясняет, что ее ненавидят самые близкие и дорогие люди».

Что ж, если сегодняшний визит не принесет никакой полезной информации, а Анна не раздобудет данных по медицинской стороне дела, она сможет спокойно выйти из игры. Конечно, жаль, если Анна потерпит неудачу с фильмом и потеряет дом, но вины Триш здесь не будет. Она уже сделала все возможное, чтобы помочь подруге. Не получится, значит, не получится. Она не может отвечать за всех и каждого. Кстати, отчаиваться рано, подумала Триш, удивляясь метафорам, которые подбрасывал ее мозг. Впереди все еще ждет салун «Последняя надежда». Конечно, жизнь не вестерн, но к Триш вернулось хорошее настроение.

Когда черная лакированная дверь открылась, на лице Триш играла полуулыбка. На пороге стояла стройная темноволосая женщина с приподнятыми бровями и вежливой улыбкой на тонких розовых губах. Триш ожидала увидеть какую-нибудь грозную или по крайней мере хищную особу, а Корделия Уотлам оказалась чуть ли нехрупкой. Если бы Дебора сбросила килограммов двадцать пять и оделась в костюм от Армани, она выглядела бы точной копией старшей сестры.

— Мисс Уотлам?

— Да.

Голос Корделии звучал более чем негостеприимно. Ее темные волосы были коротко подстрижены и убраны назад, а в ушах у миссис Уотлам висели аккуратные золотые серьги, похожие на две крохотные дыньки. Образ дополняли бежевые льняные брюки и просторный черный пиджак, больше похожий на рубаху. Выглядела Корделия Уотлам роскошно, а смотрела очень холодно.

— Насколько я понимаю, вы — Триш Магуайр. Проходите в дом.

«Вежливо, но неприязненно, — подумала Триш. — Очень неприязненно. Что ж, ничего удивительного в таком приеме не было».

— Спасибо, — сказала Триш и переступила порог.

Корделия провела ее через погруженный в темноту дом в маленький внутренний дворик, засаженный цветами. В центре журчал фонтанчик, богато украшенный цветной керамикой, и в каждой капле воды играли лучики света, отчего крохотный дворик выглядел очень экзотично.

— Надо же, какая прелесть, — сказала Триш вслух, и тут же мысленно одернула себя: «Не подлизывайся. Так и перестараться недолго».

Однако Корделия и не собиралась поддаваться на комплименты. Встав возле фонтана, она вежливо, но сдержанно улыбнулась и тихо спросила:

— Могу я узнать, почему именно вы участвуете во всем этом фарсе?

«Что значит, именно я? — удивилась Триш. — Она ведь ничего обо мне не знает». Ее поразила враждебность Корделии. Триш потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

— Как бы вы отреагировали, — продолжила мисс Уотлам, — если бы кто-то пытался освободить из тюрьмы Чарлза Чомптона и пришел к вам просить помощи?

Триш оцепенела. Естественно, она держала все свои страхи под контролем, но это не значило, что они исчезли и не могли в любой момент вернуться.

— Неужели вы думали, я не выясню о вас все возможное, прежде чем пустить в свой дом?

— Ну разумеется, — осторожно сказана Триш. — Очень разумно с вашей стороны.

— Итак, что бы вы сказали, если бы я выискивала законный способ выпустить из тюрьмы того, кто изнасиловал и убил вашу подругу и пытайся сделать то же самое с вами?

— Думаю, мне бы это очень не понравилось, — ответила Триш и вспомнила, что те же самые слова она недавно говорила Филу Редстоуну.

Интересно, общается ли он с Корделией? Он мог многое рассказать ей о тех страшных событиях в жизни Триш. Она брезгливо представила, как эта парочка строит грязные планы, стараясь помешать ей любым способом.

— Однако здесь есть небольшая разница, — сказала Триш, не собираясь показывать Корделии свои страхи. — Дебора приходится вам сестрой. Неужели вы нисколько ей не сочувствуете?

— Может, и сочувствую, но не настолько, чтобы вам помогать. Думаю, вам лучше присесть. Я готова выслушать то, что вы хотите сказать, только вот времени у меня совсем немного.

Корделия взглянула на золотые наручные часики, блеснувшие на солнце и эффектно подчеркнувшие ее загорелую кожу. Руки у нее были очень гладкие, как будто покрытые скорлупой огромного коричневого яйца.

— Надеюсь, вам уже рассказали, что Дебби с самого детства была большой выдумщицей, — произнесла Корделия как будто ненароком. — Ребенком она придумывала совершенно невероятные истории, а потом сама не могла понять, где правда, а где вымысел.

— Многие дети так делают.

— Большинство из них со временем вырастают из этой привычки, а Дебби — нет. Вспомните хотя бы ту смехотворную историю о вставной челюсти отца.

— Должна признаться, мне история показалась вполне убедительной. Во всяком случае, она гораздо правдоподобнее, чем некоторые другие истории, которым верят присяжные.

Корделия подняла брови, однако усомниться в компетентности и опыте Триш не решилась. По крайней мере вслух.

— Значит, вы сами никогда не сомневались в том, что ваша сестра убила отца? — Корделия даже не потрудилась ответить. Презрение на ее лице говорило само за себя, и она отлично знала это. — Даже ночью или под утро, мучаясь бессонницей? Неужели вы ни разу, ни на секунду не предположили, что признание вашей матери могло быть искренним?

— Никогда. Даже в самые тяжелые моменты своей жизни. — Корделия выразительно вздрогнула, хотя во дворике было очень жарко и безветренно. — А такие моменты случались нередко.

— Не сомневаюсь.

— Мама не могла убить отца. Не могла ни физически, ни эмоционально, ни с религиозной точки зрения. Она очень серьезно относилась к вопросам веры, чего бы ей это ни стоило. Вы понимаете, о чем я говорю, мисс Магуайр? Понимаете или нет?

В последнем вопросе звучало столько враждебности, что Триш решила на него ответить.

— Меня воспитывали как протестантку. Правда, я давно бросила ходить в церковь, но уважаю тех, кто не последовал моему примеру, и всегда принимаю их веру всерьез.

— Рада за вас, — заявила Корделия и откинулась на мягкую спинку стула. — Поверьте, мама сделала признание только для того, чтобы защитить Дебби. Вы понимаете? Даже родная мать, которая обожала Деб, верила в ее виновность.

— Откуда вы знаете?

— Она сама сказала мне незадолго до смерти.

— Кто-нибудь, кроме вас, знал об этом?

— Нет, никто. Мама умоляла никому не рассказывать. Она лежала на больничной кровати, при смерти, и могла думать только об одном — о том, как защитить Дебби.

— И она рассказала вам, почему призналась в убийстве, — задумчиво проговорила Триш.

Бедная женщина умирала, зная, что дочери ненавидят друг друга, и старалась перед смертью помирить их.