Татьяна Соломатина - Естественное убийство – 2. Подозреваемые

– Прости, Сев. Нужна твоя помощь. Срочно…

Всеволод Алексеевич даже рад был Сениному звонку. Младший друг – это не только постоянная радость общения с тем, чьё восприятие жизни ещё не так цинично, но и отличный повод время от времени выплеснуть раздражение в бездонный колодец всепрощения искренне любящего тебя щенка.

– Ну, чего тебе надобно, собака?! – рявкнул Северный, окончательно скинув с себя образ умненького, всё понимающего дяденьки.

Не образ, конечно же. Таким он, Всеволод Алексеевич Северный, судебно-медицинский эксперт пятидесяти годов от роду, и был. Умным, всё понимающим дядькой. Просто ему внове были разговоры со взрослыми дочерьми любимых женщин. Он и так-то не в своей тарелке, чего с ним давненько не случалось, а тут ещё Сеня так грубо прерывает беседу. Первую беседу с дочерью любимой женщины!.. Не было у Северного до сих пор любимых женщин. И даже любовниц не было… В смысле – со взрослыми дочерьми. Нет, может, они и были у тех любовниц – дочери. Да только кто дочерьми любовниц интересуется?! Интересуются только дочерьми любимых женщин. Всеволоду Алексеевичу одного-единственного коротенького телефонного разговора с дочерью любимой женщины хватило, чтобы его солнечное сплетение вдруг затопило чем-то тёплым, вроде привязанности, а сердце наполнилось чем-то горячим… Любовью, что ли?.. Как он может любить ни разу не виденную им вполне уже великовозрастную особу? Как он может любить девочку, о которой ничего не знает? Только имя. Алина… Но то, что она дочь этой коварной бестолочи Алёны Дмитриевны Соловецкой, так резко, без предупреждения взявшей да и сорвавшейся в Калифорнию, давало девочке Алине огромную власть над Всеволодом Алексеевичем. Он внезапно так чётко это осознал и принял, что ничего другого, как разозлиться на ни в чём не повинного Соколова, ему не оставалось. Не сердиться же на Алёну и на её дочь Алину, в самом деле! И уж тем более не злиться же на себя самого… На себя-то за что? Он всё делал правильно. Или не всё? Если всё правильно, то почему она улетела? Если неправильно, то почему её дочь была с ним по телефону вежлива?

– Алёна на край земли унеслась устрицы жрать, а ты на мне зло срываешь? – обиделся Сеня в трубку.

– Никто на тебе зло не срывает, – солгал Северный. – Что там у тебя снова-здорово срочно?..

– Давай я лучше приеду!

– Соколов, когда ты говоришь «давай я лучше приеду!», то это, как правило, означает, что ты мне хочешь подсунуть какое-нибудь совершенно идиотское занятие. А я сейчас не в самом подходящем для идиотских занятий настроении. И к тому же что у нас сегодня, вторник? По вторникам я навещаю матушку.

– Сев, Маргариту Пименовну ты осчастливливаешь визитами не по графику, а по своему собственному желанию. Ну пожа-а-а-алуйста! Ну, можно я приеду? Ну, очень надо! И очень срочно, буквально на послепослезавтра! На кону моя репутация и репутация моего старшего сына! – заканючил Сеня.

– Репутация сопливого мальчишки? Хм… Ладно. Заезжай. Что может быть важнее репутации твоего старшего сына, в самом деле!

– А можно я его возьму с собой? – робко и вкрадчиво проблеял Сеня, пропустив мимо ушей иронию старшего друга.

– Можно. Если он обязуется стоять столбом в углу, молчать и дышать через раз и неглубоко.

– Он будет тише воды, ниже травы! Клянусь!

– Ты так и не снял с пуза крест, а с прикроватной тумбочки Библию? – усмехнулся Северный, но товарищ уже нажал отбой.

– Ну да, ну да… Что ещё так может скрасить вечер, как не визит сумасшедшего друга-гусара с восьмилетней к каждой бочке затычкой, – пробубнил Северный. Хотя недавно пообещал себе избавиться от привычки разговаривать с самим собой. Но Алёна, мерзавка, улетела не попрощавшись. Остаётся только надеяться, что у неё для этого были веские причины. Иначе он не простит… Что не простит? Не надо обманывать себя. Ей он простит всё. Всё, что она наделала, делает сейчас и даже то, что она наделает в их общем будущем!.. Размечтался, старый козёл. Не будет у тебя с ней никакого будущего. Тебе – полтинник. Ей – сороковка. У тебя на шее Рита Бензопила. У неё – взрослая дочь. Вы слишком долго были одиночками. Ничего не выйдет. Чтобы вышло, надо как Сеня. Жениться на пусть не слишком красивой, но зато надёжной. На такой, что не улетит в Калифорнию вот так, с кондачка, за здорово живёшь. На такой, что нарожает тебе подряд четверых детей. И жениться на такой надо не на закате, а хотя бы ближе к обеду. С другой стороны, кто сказал, что пятьдесят – это уже закат? Особенно учитывая то обстоятельство, что его, Северного, физическая форма такова, что любой тридцатилетний пацан позавидует. Не говоря уже о без пяти минут сорокалетних. Семён Петрович, вон, на двенадцать лет его моложе, а уже сердцебиение, одышка… Чёрт! Он же сейчас заявится сюда со своим старшим отпрыском! Сюда! В идеально выдраенную обитель старого холостяка, где всё на своих местах. Припрётся! С малолетним убийцей порядка! С особо опасным шалопаем-недомеркой! Со страшным носителем кретинского имени Дарий! Ну, какого этого самого Сеня не мог притащиться сюда – если ему вообще надо было так срочно сюда сегодня тащиться – с прекрасной девочкой Дашей, его следующим после Дария плодом чресел? Та хотя бы выглядит по-человечески и не носится оголтелым терьером, сметая всё на своём пути. Даша так благоговеет перед дядей Севой, что замерла бы за кухонной колонной немым изваянием, да так там и простояла весь папин с дядей разговор. Или пусть, пусть бы Сеня притащился с Георгиной. Георгише всего ничего – несколько месяцев от роду. А Соколов нынче, после совсем недавних событий, – почётный слингоносец. Так что была бы его плоть и кровь плотно к нему примотана и разве что навоняла бы. Так проветрить проще, чем из руин восстанавливать. В любом случае остаётся радоваться тому, что Сеня не приведёт в Севину обитель Георгия по прозвищу Жорыч – предпоследнего Семёновича. Тот вообще на всю голову долбанутый и ни стыда, ни слова «нет!» – не имеет. Георгия даже любящие мама с папой всё чаще называют не Жорычем, а Кошмар Кошмарычем. Господи, если они с Олесей родят пятого, то как его-то назовут? После Дариев с Дашами и Георгиев с Георгинами надо выдавать в мир нечто уж совсем неудобоваримое. Двойню. Кондуита и Швамбранию. Геркулеса и Лилипуту. Гаргантюа и Пантагрюэлину… В черепной коробке пятидесятилетнего интеллектуала всегда есть место для ментального мусора. И время для перебирания этого мусора. А как ещё не сойти с ума, если Алёна на другой стороне глобуса? Что ей там, в этой Калифорнии?.. Всё это выдумка, нет никакой Калифорнии, и Америки нет, и Европы нет, ничего нет. И вообще, последний город – это Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана. [1]