Борис Штейн - Маленький мудрец

– Танцы-шманцы-обжиманцы…

На какое-то мгновение я его возненавидел, потом мгновение это прошло, я принялся за отбивную, а потом какой-то парень возник у нашего стола и пригласил Еву танцевать. Ева кивнула и поднялась с места, даже не оглянувшись на меня, хотя я был ее кавалером этим вечером – и по чувствам, и по обстоятельствам. Парень был молод, гораздо моложе нас – нам всем троим было под тридцать, а парню, как мне показалось, не было и двадцати. Он был хорошо сложен: фирменная майка облегала спортивный торс. Волосы светлые, глаза – голубые. Лицо его показалось мне знакомым. Хотя откуда здесь, на эстонском острове… Он был пьян. Прядь волос, не откинутая вовремя со лба, закрывала правый глаз. Вместо того чтобы убрать ее, он скособочил голову и сказал, глядя на Еву левым глазом:

– Привет. Пойдем?

На чистом пьяном русском языке.

Ева, как я уже говорил, кивнула и поднялась с места, отодвинув стул. Даже такой малости, как отодвинуть даме стул, он не удосужился сделать. Зато схватил Еву и сжал ее с такой силой, что она вынуждена была упереться руками в его плечи, чтобы хоть немного отстраниться от пьяного хама. Я, насколько позволяла обстановка, высматривал их среди танцующих. Вот они обменялись какими-то фразами. Потом Ева что-то говорила, а он кивал. Потом, видимо, распалился и стал ее грубо лапать – до такой степени, что танец у них сам собой прекратился, Ева вскрикнула: «Пусти же», я, вскочив с места, подбежал к ним и схватил этого козла за плечи. Он оглянулся злобно, но Еву не отпустил. Тут рядом со мной оказались миниатюрный Жак и верзила-швед из нашего пансионата, и втроем мы легко освободили даму из нелепого плена. Тем более что парня этого уже удерживал, оглаживал и успокаивал его приятель, который сказал ему по-русски, но с акцентом:

– Я сейчас отвезу тебя на маяк.

В ответ послышалось:

– А я еще не нагулялся.

– Хорошо. Побудем еще здесь, потом отвезу.

Музыка между тем прекратилась, микрофоном завладел метрдотель Арво, который, ясное дело, стремился замять маленький скандал и спасти вечер. Он стал что-то говорить, я различил слова «циркус», «брейк» и «Валерий» и понял, что настал выход моего друга.

Валерий скинул пиджак и остался в стильных светлых брючках и желтой рубашке с отложным воротничком. Вся его одежда была сшита на заказ. Это же относилось и к обуви – модным кремовым туфлям с тупыми мысками. В центр круга положили небольшой пластмассовый лист. Народ не стал расходиться после танца, напротив, те, что сидели за столиками, подошли поближе.

– Пронеси меня на плече – попросил Валерий, только не наклоняйся, стой ровно, я спрыгну.

Толпа расступилась, и мы оказались в кругу: я и сидящий на моем плече Валерий. Он сидел картинно, подняв руку для комплимента – я увидел наше отражение в одном из стеклянных шаров, свисавших с потолка. И комплимент не заставил себя ждать: раздались дружелюбные аплодисменты. Валерий спрыгнул с высоты моего роста и приземлился на шпагат. Он оттолкнулся от пола руками, ноги его почти соединились и вдруг снова разъехались и образовали одну линию. И так раз за разом, в определенном ритме. Валерий взглянул на эстраду, кивнул клавишнику, клавишник дал вступительный аккорд, и оркестр начал, что называется, «отрываться», нагоняя темп и, кажется, импровизируя. Маленький акробат исполнял этот, наверное, самый трудный на свете танец с видимой легкостью, крутя свое ловкое тело вокруг упертой в пол руки, делал «свечку», с которой переходил на стойку на руках, а на руках-то долго танцевал, вызывая восторг публики, проделывал еще массу трюков, тщательно отработанных. Иногда он давал расслабиться телу, расслабленно двигался в такт музыке – весьма, впрочем, грациозно, потом пускал в ход новые каскады. Танец длился около пятнадцати минут – очень долго для такого бешеного темпа. Наконец он закончил высоким сальто, нашел взглядом меня и подозвал жестом. Через мгновение он сидел на моем плече, маленький триумфатор, и поднятой рукой отвечал на шквал аплодисментов. Об инциденте с Евой посетители забыли напрочь. Ева, однако, сидела за столиком, хмурая, даже можно сказать – суровая: она-то не забыла, как только что подверглась пьяному хамству. Ее обидчик сидел за столиком со своим приятелем и пил пиво. Подошел Арво. Он сердечно тряс руку Валерия, а потом и мою (мою-то за что?) и объявил, что счет нам подавать не будут: мы сегодня ужинаем бесплатно. Валерий приходил в себя, потягивая пивко из стеклянной кружки.

– А где этот придурок, что приставал к Еве? – спросил он.

– Вон он сидит, козел. Его скоро увезут на маяк, – ответил я.

– На маяк? – переспросил Валерий.

– Ну да. Какой-то парень сказал ему: «Я увезу тебя на маяк».

– Ах, вот оно что!

Ресторан наполнялся музыкой и веселым гулом, а мы трое молчали, думая каждый о своем. Я – о том, что вечер для меня не удался, Ева – о недавно перенесенной обиде, Валерий – о брошенной цирковой карьере. Мне так представлялось. Валерий посмотрел на меня внимательно.

– Пойдем в туалет, – предложил я, – помоешься.

– Да нет, – сказал Валерий. – Давай знаешь что: давай-ка слиняем отсюда. Давай-давай, – поторопил он, видя, что я бросаю печальный взгляд на недоеденную отбивную. Ева изъявила желание ехать с нами.

– Мы вместе приехали, вместе и уедем, – заявила она. Такси долго искать не пришлось, и через полчаса мы входили в калитку нашего пансионата.

Приняв душ, мы упали на свои кровати, и Валерий попросил:

– Расскажи, что там сказали про маяк.

Я повторил то, что услышал в ресторане. И сказал:

– Ты знаешь, а ведь я где-то его видел, этого типа.

– Он что, на маяке работает? – спросил Валерий.

– Откуда мне знать? Услышал вот фразу, и все…

– Может, живет на маяке просто? Русский же. Приехал в гости, например, к маячнику. Маячник там русский.

– Не знаю я. Да что тебя прямо заклинило на этом идиотском козле?

Валерий долго молчал, лежал, иногда вздыхая. Потом спросил:

– Так где ты его видел?

Я не помнил. И вообще мне показалось, что я видел просто кого-то похожего на него – не обязательно его самого.

– А ты повспоминай, – попросил Валерий. – Закрой глаза, представь его в разную погоду, в разной одежде, с разной прической… Переодевай, переодевай его мысленно!

Я закрыл глаза и погрузился в «переодевания» незнакомца. Но долго «переодевать» его мне не пришлось. Потому что я вспомнил его и сказал:

– Вечер не удался, не так ли?

Валерий пожал плечами. Он вытирал лицо и шею носовым платком.

Да, «переодевать» мне его не пришлось, достаточно было «постричь». И я представил себе стриженную наголо голову и возвышающуюся над ней конскую морду. Я говорю конскую, хотя кто это был – конь или кобыла, я, разумеется, не имел ни малейшего понятия, да это и неважно. Конная милиция гнала перед собой перепуганных пацанов, запомнил я эту картину: равнодушная морда коня, злое лицо милиционера и ватага парней, летевших прямо на меня по весело искрившемуся снегу московского Царицынского парка. Этот синеглазый потерял шапку, вот я и вспомнил искаженную страхом физиономию, как только мысленно убрал волосы с его башки. Меня сзади чуть не сшибла милицейская легковушка – я еле успел отскочить в сугроб. Милиционеры горохом высыпались из машины и навалились на пацанов. Их (пацанов) было четверо, я оказался пятым. На меня тоже надели наручники и затолкали в подоспевший «Воронок». Не били. Я почему это подчеркиваю – наслышан был и начитан, что бьют в милиции. Но – нет. Когда заваливали в снег, может, кому и врезали, не знаю. Но в машине не трогали никого. На мои попытки объяснить, что я случайно оказался в этой компании, немолодой лейтенант отвечал скупо: «Разберемся». В отделении действительно быстро разобрались, меня даже не стали записывать. Сказали: «Сними шапку». Я снял, поправил волосы. У меня длинные волосы, я всегда их машинально поправляю, когда стаскиваю шапку с головы.