Анатолий Степанов - Привал странников

Ромка Цыган? Гражданин обнаружил свой профиль, повернувшись к Иванюку и продолжая что-то темпераментно втолковывать ему. Точно, Ромка Цыган. Казарян перебежал к молодым деревцам — поближе бы, поближе. Длинный поводок чреват неожиданностями. Двое взошли на Бородинский мост. Зазвенел трамвай, и это был конец. Казарян смотрел, как трамвай поравнялся с любезной его взору парочкой, и Ромка Цыган побежал, наращивая скорость, рядом с ним, уцепился за поручень, прыгнул на подножку, сделал приветственно ручкой и уехал к Плющихе.

Не догнать. Казарян без интереса наблюдал за Иванюком, который возвратился к метро и исчез в его дверях.

Со злости Казарян зашел в деревяшку, ту, которую так и не посетил любитель пива Гена Иванюк, и взял кружку. Казарян стоял за столиком у окна, пил пиво и смотрел на прохожих. Люди в черном, синем, коричневом невеселая серая толпа. Казарян вздохнул и допил остатки. К часу дня он был в МУРе.

Ты где шлялся? — нелюбезно осведомился Смирнов.

— Где надо, — огрызнулся Казарян.

— Надо здесь. Следователь требует уточнений по делу Витеньки Ящика и Сени Пограничника. Отправляйся-ка к нему.

— А ты?

— А я наконец складское дело полистаю.

Обиженный Казарян ушел. Смирнов открыл сейф, достал дело и углубился в чтение. Сей момент раздался звонок. Конечно же, Верка-секретарша.

— Александр Иванович, срочно на совещание.

…Все-таки не выспался. Комиссар из главного управления журчал о профилактике, о неравнодушном подходе и о пользе коллективных комплексных мероприятий. Укачивало. Александр пялил глаза, чтобы не заснуть, приказывал себе не спать, старался всерьез думать о не сделанной еще работе. Не помогало. По-прежнему вело. Тогда он упер локоть в колено, ладонью решительно закрыл лицо — как бы для глубоких раздумий. И заснул. Проснулся от криков — начались прения. Кричали долго. Тут не поспишь. Но все когда-нибудь кончается. Кончилось совещание. Комиссар-начальство пожал руку нашему комиссару и отбыл.

— Все свободны! — распорядился Сам и добавил: — Смирнов останется.

— Побыстрее — как бы еще кого-нибудь не оставил — все покинули кабинет.

— Ты почему на совещании спишь? — грозно потребовал ответа комиссар.

Смирнов не испугался, знал, что Иван Васильевич сам бы поспал на этом совещании, если б мог.

— Потому что не выспался, — отчаянно ответил Смирнов.

— Дерзишь, а начальству дерзить не положено.

— Не положено, чтобы отдел без начальника был. Не могу я, Иван Васильевич, разорваться — и отделением руководить, и с опергруппой выезжать и на совещаниях сидеть. Когда же новый начальник отдела придет?

— А сам-то не хочешь начальником быть?

— Пока не хочу.

— Почему так.

— Рано еще. Голову надо в порядок привести. У меня пока голова оперативника. Не более того.

— Что ж, приводи свою голову в порядок. Может, потом она нам пригодится. Вот что, Смирнов, ты Скорина из области знаешь?

— Значит, Игоря к нам — начальником. Другого не надо, Иван Васильевич.

— С тобой, Смирнов, хорошо дерьмо есть. Обязательно изо рта вырвешь.

— Не прогадаете, Иван Васильевич, ей богу, не прогадаете!

— Ну, раз такой человек, как ты, одобряет, значит, будем назначать.

…От радостного этого известия расхотелось спать, и поэтому дело читалось легко. Он проштудировал половину, когда вернулся Казарян.

— Три часа задаром убил! Ну, буквоед, ну, зануда! — Казарян сел.

— Теперь хоть все в порядке?

— Как в канцелярии у господа бога, — Казарян вытянул ноги и признался: — Я сегодня, Саня, Цыгана упустил.

— Что так? — хладнокровно поинтересовался Смирнов.

— На длинном поводке вел, чтоб не узнали, а он на ходу в трамвайчик, и будь здоров. Мальчики нам нужны, и чтоб понезаметнее были, похожие на всех, как стертый пятак.

— И чтобы роту. Не меньше.

— Иронизируй, иронизируй! Все равно без наружного наблюдения настоящей работы не будет.

— Надо мечтать! Кто это сказал? — задумался Смирнов. — А в общем, некогда нам мечтать, Рома. Давай-ка по делу пройдемся. Кое-что занятное имеется…

Зазвонил телефон. Оба с ненавистью смотрели на него.

Грабанули известного писателя. И, естественно, — сразу же МУР. В помощь райотделу. Муровская бригада прибыла в роскошный дом на углу Скаковой и Ленинградского шоссе, когда там всю ночь шуровали районные.

— Вам помочь? — спросил Александр у старшего группы, который диктовал протокол осмотра. Тот, оторвавшись от дела, кинул недовольный взор на печального гражданина, скромно стоявшего у притолоки, и ответил, как бы не отвечая:

— Раз знаменитость, значит, МУР подавай, районные пентюхи обязательно завалят!

— Мы собачку привезли, — сообщил Казарян.

Районный пожал плечами:

— Пробуйте. Только, по-моему, сильно все затоптали.

Казарян спустился к машине, чтобы позвать Семеныча с его Верным, а Смирнов подошел к печальному гражданину.

— Вы хозяин квартиры? — спросил Александр.

Гражданин печально кивнул и вдруг быстро-быстро заговорил, уцепившись сильными пальцами за борт смирновского пальто.

— Я не могу понять, почему он сердится. Я никого не вызывал, я только позвонил в союз оргсекретарю, спросил, что делать в таких случаях. Он сказал, что все возьмет на себя.

— А в районное отделение кто сообщил?

— Дворник наш, Галия Асхатовна. Она всегда после трех к нам убираться приходит. Пришла — а дверь не заперта, и никого нет. Она сразу к участковому.

— А вы, э-э-э… — Смирнов намекнул на то, чтобы писатель назвался.

— Василий Константинович, если позволите, э-э-э…

— Александр Иванович. А вы, Василий Константинович, всегда в первой половине дня изволите отсутствовать?

— Ни боже мой, Александр Иванович. Жена — да, дочка тоже. Жена на работе, дочка в институте, а я с утра до двух за письменным столом.

— Почему же сегодня вас не было?

— Срочно вызвали на заседание секции прозы.

Старший из-за плеча на них недовольно посмотрел, давал понять, что разговор ему сильно мешает. Смирнов взял писателя под руку:

— Мы мешаем, Василий Константинович. Где мы можем без помех поговорить?

— Пойдемте на кухню, Александр Иванович.

В стерильно чистой кухне на столе стоял пустой графинчик и пустой стакан. Смирнов понятливо ухмыльнулся:

— От расстройства чувств позволили?

— Не скрою: хотел было. Да он меня опередил.

— Кто "он"?

— Да вор этот.

— Интересно. А много в графинчике было?

Василий Константинович указал пальцем уровень. Грамм по сто-сто пятьдесят, не больше.

— Я, честно говоря, днем не употребляю. Но сегодня, сами понимаете… — неизвестно почему оправдываясь, пояснил писатель.

— А еще какая-нибудь выпивка в доме есть?

— Отсутствует. — Писатель вздохнул. — Меня Ирина Всеволодовна бдит.