Фредерик Дар - И заплакал палач…

— Белой горячки, — пробормотал я.

Соседка взглянула на меня с уважением.

— Да-да, это самое… Альбертина, это так звали мать Марианны, выбросилась из того окна, видите?

Узловатый палец указал на оконный переплет в доме напротив.

— Утром ее нашли на тротуаре… Она еще была жива… Но потом умерла в больнице… А старый Бридон все приходил сюда. И взял в любовницы девчонку… Хотите верьте, хотите нет, но он ей даже ребенка сделал! В ее-то возрасте! Марианна больше почти никуда не ходила, ну, только за покупками. Я ее иногда встречала. А он-то терпеть не мог, если ее не оказывалось дома, когда он приходил. И бил даже… Я слышала крики… Все хотела позвонить в полицию… Да только ведь, знаете… В таких маленьких городках вмешаешься, а потом это обернется против тебя же… У бедняжки Марианны была только скрипка… Она всегда играла… Наверное, даже за малышом не ухаживала… Он был как маленький зверек, никогда не выходил за ограду…

Старуха умолкла.

— Вы плачете? — удивилась она.

— Есть от чего…

— Да-да… Когда я встречалась с Марианной и говорила с ней о старике, она всегда отвечала, что он, мол, скоро увезет ее в Испанию. Только об этом и мечтала… Прямо как наваждение…

Я в конце концов решился спросить:

— А вам не казалось, что она… ну не совсем нормальная?

— Как это?

Вместо ответа я покрутил пальцем у виска.

— Ах, вот оно что!

Она задумалась. Наверное, такой вопрос ей задавали впервые.

— Может, и так. Она была такая грустная, что, глядя на нее, плакать хотелось, добрый вы мой… Тихо так разговаривала, даже лицо не двигалось. У меня прямо сердце разрывалось…

— А потом?

— С месяц назад утром пришел молочник. Мы же здесь на отшибе живем, вот молочник и ездит… Она сказала, что не возьмет молока, потому что уезжает в Испанию. Я спросила ее просто так, для разговору, одна ли она уезжает, а она ответила — нет, вместе с Бридоном и ребенком.

— А потом?

— Потом я ее больше не видела. Когда встала утром на следующий день, все у них и в самом деле было на запоре.

Теперь я знал. Правда оказалась настолько печальной, что я даже и предположить не мог. В жизни не слышал истории ужаснее и мрачнее. И так жила женщина, которую я любил.

Я почувствовал, что очень устал. Ощущение усталости возникло внезапно. Я понял, что не могу больше выспрашивать у прохожих о прошлом Марианны.

— Уже уходите?

— Пора…

Напоследок я остановился у проржавевшей решетки. Удивительная тишина царила над заброшенным садом. Я надавил на калитку. Она поддалась. Кинул взгляд на домик старухи. У окна ее не было. Она проводила меня до ограды, а обратно, видно, еле тащилась, вот и не успела еще добраться до своего наблюдательного поста.

Тогда я откинул крючок и вошел в сад.

Там пахло смертью. Ну, или кладбищем. В сущности, это одно и то же. У этих грустных мест был крепкий, обволакивающий запах. Запах сгнивших растений. Сад весь зарос травой и колючими кустами. Кустики ириса погибали под щебнем полуразвалившейся стены. С нижней ветки яблони на одной веревке свисали драные качели.

Я медленно шел по остаткам садовой дорожки и к замшелому крыльцу. На этот раз я проник в самую сердцевину прошлого Марианны. Это ее память я несмело топтал ногами.

Я поднялся на крыльцо. Двустворчатая дверь снаружи была заклеена. За стеклами виднелась резная решетка. Я тронул стекло в том месте, где был засов. Не знаю, какая мрачная сила толкала меня вперед. Стекло поддалось. Замазки не осталось, и держалось оно на нескольких ржавых гвоздиках.

Стоило чуть нажать, и стекло отошло. Оно даже не упало, а застряло в решетке. Я просунул руку внутрь и смог ухватиться за засов. После нескольких попыток удалось наконец повернуть его. Дверь открылась.

Я ступил в обветшалый коридор. Пахло сыростью. Так вот среди какого убожества протекала ее ушедшая жизнь!

Было от чего впасть в отчаяние. Жизнь взаперти в полном трагическом смысле этого слова.

Я открыл одну из дверей. Она вела в гостиную. Но какую! Наполовину отодранные обои висели смятыми клочьями, а те их куски, которые еще держались на стене, пошли пузырями и цветом напоминали мочу. Я подошел к окну. Там стоял пюпитр. На нем были разложены ноты. Чайковский. Я увидел оконный шпингалет в форме львиной головы с разинутой пастью.

Значит, Марианна играла здесь, в этой комнате. Я знал: если раскрыть ставни, прямо перед стеклом появится ветка. Но проверять не стал из-за старухи — та, наверное, уже заняла свой наблюдательный пост.

Комната напротив оказалась столовой с обстановкой в стиле рококо. Туда я заходить не стал. Мне хотелось увидеть самое гнусное: спальню. Спальню, где ее развращал похотливый старикашка.

Потом, после этого, мне казалось, можно будет прийти в себя, уехать в «Каса Патрисио» и встретиться с ней, преисполнившись не только любви, но и безмерной жалости.

В конце коридора скрипучая лестница вела на второй этаж. Я двинулся вверх. Но по мере подъема в нос мне начал бить какой-то жуткий запах. Я никак не мог понять, что же это такое. Наверное, Марианна, уезжая, оставила где-то продукты, и они протухли.

Наверху были две двери. Я открыл одну из них и понял, что она вела не в спальню, а в настоящий ад.

В ставнях не хватало пары дощечек, и комната, как аквариум, была наполнена мутноватым светом. На кровати валялся труп. Труп старика. Разложение уже оставило на его лице свои кошмарные следы. Простыни под ним были коричневыми. Я понял, что это от его высохшей крови. На шее старика и внизу живота зияли страшные раны. Видно, она бросилась на него, как помешанная, движимая исступленной яростью. На полу возле кровати валялся старинный кинжал с кривым лезвием. Это и было орудие убийства.

Не верьте, если кто-нибудь вам скажет, что при виде трупа очень испугался. Обнаружив останки Бридона, я испытал целую гамму различных чувств, но страха не было. Скорее ошеломление и, конечно, отвращение. Оно и понятно… От трупа так разило, что меня даже вырвало. В жизни не видел ничего отвратительнее, чем этот искромсанный жирный труп с позеленевшей кожей.

Отступив, я заметил за дверью детскую кроватку. Маленькую кроватку с большим белым муслиновым пологом. Сам не знаю почему я приподнял полог и заглянул внутрь. Иногда действуешь, подчиняясь каким-то бессознательным рефлексам. И с тех пор никогда не забуду того маленького мертвеца. На нем не было никаких ран. Наверное, он умер от истощения.

Я даже глаза зажмурил. Все происходило, как во сне. Столкновение с этой мерзостью было выше человеческих сил. Нервная система не выдерживала: так под слишком сильным напряжением начинает плавиться предохранитель.

Я вышел, пошатываясь. И громко хлопнул дверью. Я больше не мог терпеть эти дантовские видения.