Борис Каспаров - Копия Дюрера

Он лежал на столе под лампой, там же, где мы его оставили. Даже заложенная между страниц спичка находилась на месте.

— Вы что-нибудь понимаете во всем этом? — Герхардт с изумлением посмотрел на меня, кладя на стол найденную книгу рядом с прежней.

— Пожалуй, сейчас меньше, чем вчера, — честно признался я. — Однако, может быть, очень скоро все станет ясным. Откройте-ка найденную книгу на шестьдесят восьмой странице, там, где карта.

Герхардт сделал это, и по выражению его лица я угадал, что он совершенно растерялся.

— Справочник подменили. Мы нашли тот самый, что оставили здесь.

Я кивнул головой.

— Совершенно верно, но теперь посмотрите сюда.

Я положил рядом с первым второй открытый справочник. Обе карты в них были отмечены одинаковыми крестиками.

— Чертовщина, — Герхардт опустился в кресло, — если это копия, то каким же образом попал туда крестик, поставленный вами три часа назад?

— Во всем этом мы разберемся утром. Не подходите к окну — и так ясно, что его открывали. Не отдергивайте шторы. Не надо показывать, что здесь горит свет и мы чем-то встревожены.

Я взял обе книжки.

— Спокойной ночи, Герхардт, я думаю, что теперь никто не помешает нам спать до утра.

Когда я кончил рассказ о событиях прошедшей ночи, майор, по своему обыкновению, когда он чем-то был взволнован, встал из кресла и заходил по комнате. Потом он снова подошел к столу и положил руку на раскрытый справочник геодезиста.

— Значит, вы предполагаете, что Ранк спрятал здесь что-то, представляющее известную ценность. По всей вероятности, картины. Но какие? Те, что у него хранились в доме? Давайте, насколько это возможно, воспроизведем события. После своего приезда в имение ночью Ранк отлучается на короткое время, чтобы спрятать картины, будем условно употреблять это слово. На следующую ночь он уезжает снова и исчезает. Где он сейчас? Почему не возвратился, пока у него была такая возможность? Он должен был вернуться, иначе справочник не был бы оставлен в книгах, хранящихся в его кабинете. Знал ли Витлинг в тот момент о картинах? Об этом можно только гадать. Но что об этом известно еще кому-то, совершенно бесспорно. Однако человеку этому нужно еще найти место, где они спрятаны. Значит, это не Ранк. Но тогда, может быть, его посланный. Ранк сам вернуться не рискует. Если только в пятницу днем Герхардт слышал его голос, то человек этот предлагал, по всей вероятности, Витлингу вступить с ним или с ними в союз. Но если так, тогда это был не посланный Ранка, потому что последний мог точно указать Витлингу нахождение справочника и Витлингу не составило бы большого труда завладеть им. Теперь дальше. Почему Витлинг в тот же вечер после ухода незнакомца заводит с Герхардтом разговор о картинах Дрезденской галереи? Что это, случайность или же результат беседы с неизвестным? Скорее, последнее. Прятать свои картины Ранку не было никакого смысла, к тому же Герхардт, который неплохо разбирается в искусстве, уверяет, что среди увезенных из имения картин не имелось ни одной, представляющей какую-то ценность. Вечером я связался со штабом армии. Картины Дрезденской галереи еще не найдены. Возможно, Ранку, который был связан с фашистской верхушкой, удалось захватить какую-то часть их и привезти в Грюнберг…

Воронцов снова прошелся по комнате.

— Теперь вернемся к Витлингу. Предположим, что он отказался от сделки и поехал на следующее утро в магистратуру с целью рассказать о визите незнакомца. Но тогда почему же ночью он вдруг стреляется? Что его могло толкнуть на этот шаг? А если принять за основу психологические факторы, то тогда картина может представиться в следующем виде. Витлинг нелюдимый, замкнутый человек. Потерял на войне единственного сына. Предположим, он действительно ненавидел фашизм. И вот он дожил до его разгрома. Дальше либо новое должно вдохнуть в него свежие силы, либо, совершенно опустошенный и усталый, он живет только для того, чтобы увидеть крах ненавистной ему системы. После этого жизнь теряет для него всякий смысл. Можно задать вопрос — почему он уходит из жизни, так и не сообщив в магистратуру о слышанном? Но мы не знаем, кем был Витлинг, оставаясь один. Может быть, тоска, одиночество, горе, которое он так долго скрывал, все то, что сопровождало его в прошлой жизни, вдруг как-то навалилось на него в эту ночь и он не выдержал? Все как будто правдоподобно. Почему он отослал Герхардта? Психологически и это может быть оправдано. Он просто хотел остаться один. Пропавший и вновь появившийся пистолет? Но ведь у Витлинга их могло быть два, и он решил сдать один, чтобы показать свою лояльность. Либо, сказав о нем Герхардту, он пожалел об этом и разыграл пропажу. Доказательств, что здесь убийство, нет никаких, напротив, все говорит об обратном. Нет у нас ни одного доказательства и того, что в ту ночь кто-то был в парке или в доме. И все же вот что странно, все мы четверо, правда, по разным причинам и в разной степени, сомневаемся в самоубийстве Витлинга. Однако пока оставим это. Сейчас нам надо сконцентрировать все внимание на человеке, теряющем по ночам книжки. Окно в кабинете в эту ночь было открыто?

— Нет, я закрыл его на шпингалет, но уголок стекла оказался разбитым, и в щель вполне могла пролезть рука.

— Значит, он его разбил.

— Нет, Герхардт говорит, что этот дефект в стекле уже давно.

— Так, — майор снова опустился в кресло и откинулся на спинку, — а теперь давайте суммируем все, что мы знаем об этом незнакомце. Во-первых, это человек, конечно, не старый, иначе он не пролез бы с такой легкостью в окно второго этажа, во-вторых, человек, бесспорно, смелый и решительный, в-третьих, он, вероятно, установил свою штаб-квартиру где-то поблизости от имения и держит его все время под наблюдением.

— Товарищ майор, — я вскочил на ноги, — я же видел этого человека!

— Что? — Майор с изумлением посмотрел на меня. — Видели? Так почему же вы об этом ничего не говорили?

— Я только сейчас вспомнил. Это было в тот момент, когда мы в первый раз подъезжали к имению.

Я рассказал ему о человеке, стоявшем тогда на горе и наблюдавшем за нашей машиной.

— Да, возможно, это был он, — произнес майор после некоторого раздумья. — Значит, добавим еще к имеющимся у нас данным — блондин, среднего роста, одетый во все черное. Впрочем, последнее, конечно, очень условно. И разделим, так сказать, сферы деятельности. Вы, как и прежде, берете на себя имение, мы с Гофманом — все остальное. Вы в Герхардте абсолютно уверены?

— По-моему, он честный человек.

— Я тоже такого же мнения. Ну, желаю вам успеха.

Возвращаясь в имение и проезжая по липовой аллее, я внимательно осматривал горы и особенно то место, где увидел фигуру незнакомого человека. Но на этот раз в зелени сосен ничего не было заметно. Человек этот или уже исчез, или, наблюдая за нами, стал значительно осторожнее.