Фредерик Дар - От этого не умирают.

— Чтобы утешить?

— О нет! Утешить тут невозможно… В ближайшем будущем, по крайней мере. Но чтобы тебе помочь…

Она встала, маленькая, хрупкая… Откровенно говоря, Кати превратилась в настоящую даму, приобрела изысканные манеры.

— Послушай, Боб. То, что сейчас происходит, так же неизбежно, как и смерть. Это было известно еще до того, как ты начал свою карьеру, согласен?

— Согласен. Однако, хоть и знаешь, что смерть обязательно придет, когда пробьет твой час, от этого ничуть не легче.

— К счастью, теперь речь идет лишь о перемене в жизни. Это тяжело, Боб, но от этого не умирают!

— Ты так считаешь? — ухмыльнулся я. — А ты не думаешь, что бокс и был моей жизнью? Ты не находишь, что в некоторой, — а может, даже в большей — степени это равнозначно смерти — повесить свои перчатки для красоты в комнате на гвоздь?

Это не значит подохнуть, Кати, — не ложиться на массажный стол, не перешагивать через канаты под гром аплодисментов… И не слышать больше, как глухой голос диктора произносит: «Победил Робер Тражо!» Знаешь, в такие минуты кажется, будто держишь на своих плечах мир.

— Знаю, Боб. Но я думаю, ты неправильно подходишь к проблеме…

— Да неужели?

— Ты рассуждаешь как ребенок, с которым несправедливо обошлись, тебе кажется, будто над тобой посмеялись, тебя одурачили, оскорбили! Взгляни на вещи реально… Не другие тебя бросают, Боб, ты сдаешься сам… Ты жертва лишь необыкновенных, прекрасных лет, прожитых собой. Вместо того чтобы роптать, ты должен благодарить бога за то, что тебе дано было их прожить…

Впервые с тех пор, как мы поженились, она показалась мне совсем далекой. Она была в другом лагере, говорила на чужом языке.

— Ох, Кати!

— Что?

Я пожал плечами. К чему разговоры? С точки зрения логики она была права, но ее железные аргументы не могли меня убедить.

— Да нет, ничего…

Я подошел к бару и налил себе в стакан изрядную порцию виски.

— Не собираешься ли ты это выпить?

— Я начинаю учиться жизни в качестве обычного человека, Кати, я возвращаюсь на свое место!

— Тебе еще предстоят матчи…

— И ты знаешь с кем?

— Да…

В этот момент затрезвонил звонок у ворот.

— Гости! — прошептал я.

— Я пригласила на ужин Жо…

Кати слегка покраснела.

— Как?

На одном дыхании она прошептала:

— Лучше, если ты сам скажешь ему насчет матчей. Они ему еще ничего не говорили…

Я больше не возражал. Должно быть, она права, поступая так. Катрин всегда была права.

Я выплеснул виски в камин — раздался звук, напоминающий слабую пощечину, затем огонь разгорелся сильнее.

В комнату вошел Жо Андрикс.

В зале стоял невообразимый шум.

— …Четыре! — произнес рефери.

Вообще он довольно красивый парень, но стоило ему надеть обычный костюм, как он делался слегка похож на разодетого по-праздничному боксера. Во время одной из тренировок ему перебили нос, это единственное, что выдает его ремесло. При невысоком росте у Жо чрезвычайно мощные плечи. Все его удары идут от туловища и, когда достигают дели, очень болезненны. У него темные волосы, постриженные а ля Марлон Брандо, черные красивые с изменчивым блеском глаза.

Жо держал в руках букет цветов, отчего вид у него был довольно дурацкий. Он положил цветы на стол.

— Это вам, Кати…

— Жо, вы прелесть! Но какое сумасбродство! Лилии!

У него сделался этакий скромно-торжествующий вид.

— Ну что вы…

Я подозревал, что он немного влюблен в Кати. Он был во власти ее мягкого очарования и смотрел на мою жену так, словно перед ним прекрасное видение.

Я пожал Жо руку. У него огромные ручищи с широкими запястьями, а у меня руки относительно небольшие.

Артуро помог ему снять красивое пальто из верблюжьей шерсти, и Жо уселся перед камином рядом со мной.

— Просто здорово, что вы меня пригласили, Боб!..

— Это не слишком нарушит твой режим?

— О нет! Раз в кои-то веки можно лечь и попозже…

— Насколько мне известно, скоро тебе предстоит очень серьезный матч?

Я прощупывал почву, чтобы убедиться, что он действительно ничего не знает. Его взгляд по-прежнему выражал чистосердечие, а голос звучал совершенно естественно.

— Да, в следующем месяце я встречаюсь с Карлом Петером.

Он улыбнулся.

— Этот матч нельзя назвать очень уж серьезным.

Я нахмурился.

— Ты так считаешь? Однако апперкот у Петера очень недурен, ты не видел, как он нокаутировал Грасиаса?

— Апперкот — это еще не все… Что касается Грасиаса, все и так знали — его песенка спета…

От этих слов меня вдруг охватила слабость. Спе-та! Опять у меня в голове эхом отдавалось мерзкое слово…

— Скажи-ка! Ты, похоже, очень уверен в себе?

— Ну, разумеется, Боб. Вы всегда говорили мне, что прежде всего надо полностью доверять своим кулакам… Вот увидите, этого Петера… Я отрабатываю стойку, чтоб не нарваться на его апперкот… А вот он пусть постарается увильнуть от моего бокового в печень, который я собираюсь ему преподнести…

Я с легким презрением пристально смотрел на него. За кого он себя принимал, этот разряженный боксер? И вот это ничтожество по их выбору должно занять мое место! Я не мог больше скрывать свою злобу.

— Слушай, Жо, я тебе кое-что скажу…

— Да?

За спиной Андрикса Кати делала мне знаки, она считала, что я слишком резок, но я не мог сдерживаться. Я предпочитал выложить карты на стол.

— Слушай, Жо, ты знаешь, что там потихоньку готовится?

Мой тон вызвал у него беспокойство. Нахмурив брови, он взглянул поочередно на Кати и на меня.

— Хотят, чтоб ты занял мое место, Жо. Эти господа, эти жалкие торгаши считают, что я слишком стар, и постараются сбагрить тебе мой титул…

Это его потрясло. Он пребывал в нерешительности, подобно тому, как порой, войдя в ближний бой, сомневаешься, в самом ли деле слышал гонг.

— Я?

— Да, ты!

— Чемпион Европы!

Прямо крик души! Вот о чем он подумал прежде всего, ненасытный человечек!

— Что ты на это скажешь?

— Вы пошутили, да?

— Нет. Меня только что поставили в известность… Ты выигрываешь у Петера, потом состоится наш матч из десяти раундов… Мы делаем ничью… Ты слушаешь внимательно? Затем обязательно следует матч-реванш на звание чемпиона. Ты выигрываешь у меня по очкам, и вот ты — чемпион! Ничего легче…

Он был в восторге и даже не пытался скрыть свою радость, не отдавая себе отчет, что его триумф зиждется на моем поражении. Каждый за себя! Таков закон жизни, таков же тем более закон бокса.

— Значит, ты доволен?

Мой вопрос его отрезвил.

— Ах, Боб, зачем вы так говорите… Они заливают: вы еще в отличной форме, и мне ни за что не выиграть, если только вы сами не захотите поддаться.

Но его глаза опровергали сказанное им. Он был уверен в собственной силе, уверен, что победит меня. И я мог держать пари, что ему уже приходилось слышать о моем неминуемом «конце».