Рауль Мир-Хайдаров - Седовласый с розой в петлице

Рауль Мир-Хайдаров

Седовласый с розой в петлице

повесть

Странно, но тот случайный пьяница, едва не попавший под колеса машины, не выходил из головы Павла Ильича уже вторую неделю. Нельзя сказать, чтобы он постоянно думал о нем, но и забыть его не удавалось, и хуже всего, что вспоминалось произошедшее неожиданно и некстати, отвлекая от дел и сея в душе непонятное беспокойство. Тогда, в среду, он задержался в операционной допоздна,-- доставили со скоростной трассы Джизак -- Ташкент водителя, врезавшегося на предельных ста двадцати километрах в час в бетонную опору высоковольтной линии. Задремал-то пострадавший, наверное, всего на секунду -- и вот результат: искореженная машина, не подлежащая ремонту, целый контейнер вдребезги разбитых цветных телевизоров, да и сам шофер вряд ли остался бы жив, если бы не доставили срочно в клинику и не окажись Павел Ильич на месте, хотя в тот день и обещал вернуться домой пораньше -- у жены был день рождения.

Операция оказалась долгой и трудной, собирали парня, что называется, по частям,-- и возвращался домой Таргонин уже затемно. Шофер дежурной машины травматологии, дожидавшийся хирурга, сочувствуя бедолаге,-- все-таки тоже водитель,-- сказал своему коллеге со "Скорой помощи":

-- Повезло парню, что попал на стол к самому Таргонину. Он соберет, на шоферов рука у него особенно легкая, я учет веду.

В машине лежал большой букет роз, тщательно срезанных садовником Каримджаном-ака,-- территория травматологической клиники утопала в них. Шофер догадывался, что у Павла Ильича какое-то торжество, и, судя по времени, он явно опаздывает, поэтому, едва профессор хлопнул дверцей, рванул с места так, что шины заскрежетали по асфальту.

Несмотря на поздний час, на ташкентских улицах машин хватало, но "Волга" с красным крестом на боковых дверцах шла ходко, ловко пользуясь своим преимуществом, да и шоферы на таких машинах -- знатоки своего дела, понимают, что иной раз и от нескольких минут может зависеть жизнь человека, потому на малой скорости не ездят -- привычка, а может, и необходимость, чтобы всегда быть в форме, начеку.

Уже подъезжали к центру, где в одном из тихих, утопавших в зелени кварталов жил профессор, и тут едва не случилась беда... В темном безлюдном переулке, освещенном лишь фарами быстро ехавшей машины, из-за густых кустов сирени вдруг прямо под колеса автомобиля шагнул, покачиваясь, пьяный с бутылкой вина в руках.

Все произошло так неожиданно, в доли секунды, что Павел Ильич не успел даже испугаться, ощутить надвигавшуюся беду, но, что странно, успел вглядеться в пьяного. Это было похоже на крупный и назойливый кадр в кино, когда зритель успевает оценить и осмыслить не только выражение лица актера, его одежду, но даже запомнить интерьер, в котором действует герой. Спас от беды водитель, его немыслимая реакция: машина резко взяла вправо, едва задев крылом полу распахнутого пиджака незнакомца. Раздался удар разбитой бутылки, и на переднее стекло брызнули капли вина. Машина, избежав, казалось бы, неминуемого столкновения, проскочила на несколько метров вперед и встала. Разозленный водитель хотел было выйти, но Павел Ильич остановил его жестом -- не надо. Когда машина тихо тронулась с места, Таргонин невольно оглянулся, но кромешная тьма уже поглотила пьяного, и только площадная брань в адрес водителя да звук бьющегося об асфальт стекла -- горлышка бутылки, которое, видно, со злости швырнул прохожий,-- свидетельствовали о реальности произошедшего.

-- Пришлось бы возвращаться с этим негодяем снова к операционному столу, да и то если бы живой остался,-- нервно бросил шофер.

Хирург ничего не ответил. В ушах у него все еще стояла злобная брань пьяного незнакомца, и голос его казался Таргонину странно знакомым.

Застолье в доме было в самом разгаре. Домочадцы и друзья Таргониных, давно привыкшие к тому, что хозяина дома не раз уводили из-за праздничного стола, начали отмечать день рождения хозяйки, не дожидаясь профессора. Дежурная медсестра предупредила - у Павла Ильича срочная операция.

Случай на дороге выбил Таргонина из колеи, и он вдруг почувствовал, как устал,-- четыре часа у операционного стола после напряженного рабочего дня -- не шутка!

Расстроился он еще и потому, что планировал после дежурства заехать на базар, купить для жены любимые белые гвоздики и флакон французских духов, которые ей давно хотелось иметь. Собирался и помочь жене по дому, и сам в кои-то веки встретить гостей, а все пошло кувырком. Обидно было, что в день рождения жены приходится отделываться букетом из больничного сада, хотя и за это спасибо медсестрам,-- это они попросили садовника уважить профессора, понимая, что ни на какой цветочный базар он уже не успевает.

За столом на вопросы, посыпавшиеся со всех сторон, Павел Ильич коротко ответил:

-- Да, операция оказалась трудной, но, надеюсь, больному не грозит даже инвалидность. Впрочем, загадывать не будем...

О случае с пьяным в соседнем переулке он не сказал ни слова. За щедро накрытым столом уже царил свой порядок, и запоздало брать на себя роль хозяина дома показалось Таргонину нелепым, да и сил на это у него не осталось, и потому он сидел тихо, стараясь подладиться под общее настроение,-- правда, не очень ловко, чем, конечно, вызвал недовольство жены. Павел Ильич не мог настроиться на веселую волну, потому что то и дело перед его глазами возникал человек, появившийся внезапно из-за темных кустов сирени, его лицо. Почему он так подробно, до мелочей запомнил его, хотя лица того парня -- водителя, которого оперировал час назад, как ни силился, припомнить не мог? И почему ему показался знакомым голос ночного забулдыги? Он снова и снова мысленно вглядывался в пьяного. Высокий, немного выше самого Павла Ильича, да и по возрасту они, наверное, были ровесниками, что-то около сорока пяти. По фигуре угадывалось, что природа щедро одарила незнакомца силой и здоровьем, хотя алкоголь уже крепко подточил и то и другое, но видимость их еще сохранялась. Пожалуй, это был тот редкий тип алкоголиков с амбицией, которые презирают окружающих,-- об этом говорило не только его надменное лицо, но и одежда. Некогда модный дорогой английский костюм -- такой был в свое время и у Таргонина -- теперь имел вид засаленный, потертый, но из кармашка кокетливо торчал грязный носовой платок. Однако в глаза прежде всего бросался не этот платочек, а новенький, модный узкий галстук, завязанный на английский манер косым узлом. Изящный, редкий узел, красивый галстук на мятой, давно не стиранной рубашке -- только человек с больной, изощренной фантазией мог придумать такое сочетание.