Георгий Миронов - Игуана

- Не за что... Вы ни в чем не виноваты... Вы же не знали.

- Теперь - знаю. Как это произошло?

- Была такая мерзавка, Валентина Паханова по кличке "Анаконда"...

- Это та, над которой сейчас суд идет в Моршанске, об этом все газеты пишут...

- Да... Она... Я работал командиром взвода ОМОН в Низовске, это город в Подмосковье. Ну и... Словом, как раз мой взвод брал, в тайном хранилище "мадам" - "Анаконды" шестнадцать мешков с рублями и долларами, большую часть тех денег, что она собрала с доверчивых вкладчиков своей пирамиды. Обычная работа. Положили охрану на пол, собрали мешки, охранникам "браслеты", мешкам - печати, и все вывезли. Все в рамках закона. Она почему-то посчитала меня инициатором этой акции и возненавидела как личного врага. Хотя, если б не я и мой взвод, были бы другие. Диалектика...

- И что дальше?

- А дальше так... Дамочка она была мстительная. У неё ещё поговорка такая была: "Кто меня обидит, до утра не доживет". Приказала меня устранить.

- Отстранить?

- УСТРАНИТЬ. То есть физически уничтожить. А у неё слово с делом не расходилось. И, хотя я каждый раз свою машину специальной аппаратурой проверял... Но, то ли не внимательно в тот раз проверил, то ли новый пластик они к моей "тачке" прилепили, который даже фээсбешная электроника не брала. Во всяком случае, сели мы через два дня в мой старенький "Жигуленок" с женой и сыном, восьмилетним Илюшкой...

- И?

- И - рвануло. Не знаю, как это вышло. Потом мои коллеги из группы экспертов-саперов тщательно эпизод разбирали... Могла пластиковая взрывчатка сместиться от сиденья водителя к заднему сиденью, где жена с сыном сидели, могла быть сразу именно там закреплена и запрограммирована на направленный взрыв, тогда взрывная волна шла бы с заднего сиденья вперед, при этом первыми бы умерли они, а потом я. Но что-то не сработало. Их выбило сквозь крышу машины вверх, разнесло на молекулы. А я отделался ушибом спины, травмой позвоночника, сильной контузией и резаными ранами шеи и затылка. А так - цел.

- Какой кошмар...

- Сам вот цел, а жизнь - вдребезги...

- Да... Как говорят англичане: "У каждого в шкафу свой скелет".

- Наверное, нет семьи без проблем. Кажется, нет семьи - и проблем нет. На самом деле - тут-то главные проблемы и начинаются.

- Давайте так договоримся, - мой дом для вас открыт, вы мне интересны и симпатичны. Но не настаиваю, не навязываюсь, избави Бог, и свои проблемы на вас вешать не собираюсь. Я женщина самостоятельная. И потом, у меня свои потери, свое горе. У Вас - свое. Если соединить два горя вместе, совсем не обязательно, что получится в сумме - счастье.

- Я вас понял. Вы что-то там про чай с вареньем завтра вечером говорили?

- Я?

- Да, вы...

- А, конечно же, говорила, даже если и внутренним голосом.

- Так вот, - завтра я не могу надо операцию закончить.

- А...

- А вот послезавтра вечерком, после смены - это часов в 19. 00, примерно, - я мог бы.

- Мне нравится ход мысли военных людей: примерно в 19. 00. Будет вам чай с вареньем. Номер квартиры знаете?

- Память мне взрыв не отшиб. Помню. А вот сын ваш, Гоша...

- Мне почему-то кажется, что вы друг другу понравитесь.

Так оно и вышло. Митя пришел примерно - ровно в 19. 00. С большим - на пять цветков - букетом белых хризантем. Это были любимые цветы Нины, и знать об этом Митя ну никак не мог. Потому что за все время его работы дворником у них во дворе никто к ней с цветами не приходил. Как и за предыдущие 15 лет... А хризантемы чем хороши - если менять воду, добавлять немного сахара и четвертушку таблетки аспирина они могут месяц стоять, и даже мелкие бутончики успевают за это время распуститься в большие пушистые, как котята, цветы.

Они просидели втроем целый вечер. Митя рассказывал об армии, о службе в ОМОНе, о занятиях спортом, о его увлечении изобразительным искусством он никогда живописи не учился, но с детских лет хорошо рисовал. В армии, когда к нему в руки попали краски - темпера и гуашь увлекся смешанной техникой и написал свыше ста пейзажных картин, в которых Карелия, где он служил, представала зимней и летней, осенней и весенней, и всегда романтической и красивой.

Не обсуждались лишь две темы - его семья, погибшая при столь трагических обстоятельствах, и его нынешняя работа, которая, как сразу поняли Гоша и Нина, требовала умения молчать. И было им так хорошо и уютно вместе, что расходиться не хотелось всем. И потому договорились встретиться на следующий день. А потом так и пошло - все свободные вечера Митя проводил в маленькой уютной квартирке Ивановых, - пили чай, и говорили о жизни и искусстве. Вскоре они поженились.

Так что, когда в музее личных коллекций открылась выставка японской живописи и графики, решено было пойти вдвоем. А потом, дома - рассказать о выставке Гоше, используя альбомы Хокусая, Утамаро, Хиросиге и Харунобу, которые были у Нины, и альбом "Укие-ё", который принесет с собой Митя.

У одних работ они подолгу стояли вдвоем, потом разбредались по маленьким душным залам, останавливаясь у тех работ, которые особенно понравились, и снова встречались у какой-то картины гравюры или бумажного свитка, и опять молча стояли рядом. Так продолжалось до той минуты, когда Митя вдруг стал собран, серьезен и начал проявлять интерес не только к висевшим на стенах работам, но и к посетителям. Нине хватило такта не задавать лишних вопросов. Митина профессия имела свои особенности. Их надо было принимать, или не принимать. Обсуждать их не было смысла. Как и обижаться на невнимание с его стороны в те минуты, когда его мозг был погружен в "производственные" размышления. А то, что Митя стал "работать", Нине стало ясно после двух-трех взглядов на его сосредоточенное лицо.

- Захочет, сам расскажет, - решила Нина, и полностью отдалась чудесному с философско-поэтическому восприятию той гармонии, которую распространяло на душный зал музея графика Хокусая...

Митя заметил нескольких (4-5) молодых людей, которые почти не глядя на картины и гравюры, лишь скользя взглядом по ним (и то смотрели они не на собственно живопись и графику, а на размеры работ, на подписи под ними, и на то, как работы были закреплены на стенах) больше внимания почему-то уделяли окнам. В каждом из залов один или другой подходил к окнам, забранным редкими решетками, и обводил взглядом те довольно внушительные расстояния, которые оставались между крайними стальными перепонками и рамами окон. При этом все они, как по команде, переводили взгляд с висевших перед ними небольших работ на решетки, словно прикидывая, - пройдут ли в отверстия работы в рамках, или придется тратить время на то, чтобы их из рам вынуть. Судя по удовлетворенным взглядам, которыми обменивались молодые люди, их расчеты, кажется, совпадали с их планами, построенными до посещения музея.