Анна Ольховская - Тайна, деньги, два осла

– Плохо, – с трудом сдерживаясь, сквозь зубы процедил Слава. – Очень плохо. Впредь будьте любезны более ответственно относиться к своим обязанностям!

– Прошу прощения, подобной оплошности больше не повторится!

– Оплошности?! Да из-за этой вашей оплошности погибла моя сестра! – Он все-таки сорвался на крик.

– Что?! Фрейлейн Виктория… умерла?

– Да! Потому что полетела вместо меня! А если бы полетел я, ничего бы не случилось!

– Но… как… о майн готт! – Голос женщины сорвался, и послышались тихие всхлипывания.

Этого он перенести уже не мог. Женские слезы всегда подмывали плотину решимости и твердости духа, что в данной ситуации было категорически неприемлемо. Не хватало еще разрыдаться в такси, водитель и так все время пялится на него через зеркало заднего вида.

– Я уже в Москве, в ближайшие дни ни меня, ни фрау Александры не будет, всеми вопросами пока пусть займется мой заместитель.

И, не дожидаясь ответа, он закончил разговор и устало откинулся на спинку сиденья.

Ну что, Вячеслав Андреевич, ты по-прежнему будешь тупо талдычить насчет совпадений? Даже кретину ясно, что кто-то заманивал сюда именно Вику. Сначала эта мифическая встреча с министром экономики, из-за которой вместо Славы полетела сестра. Потом гибель Кнапке, заставившего Вику лететь с пересадкой. И вот Вика в Екатеринбурге. И попадает в лапы обезумевшего от злобы мафиози.

Не стыкуется. Ну никак не стыкуется. Сначала – сложнейшая подготовительная работа, в которой были задействованы немалые средства, направленные на приезд Вики в Екатеринбург. А потом – прущий напролом, словно пьяный носорог, мститель Портнов. Сестра погибает, пройдя, похоже, через все круги ада…

Слава трудно сглотнул и сжал кулаки, словно пытаясь хоть так выдавить из воспаленного рассудка жуткие картины предсмертных мук Вики. Как жаль, что эта скотина Портнов уже подох! Как бы он хотел лично разобраться с этой мразью!

Но не получится. И бессмысленность, нескладываемость пазла реально сводили с ума. Зачем? Зачем?? ЗАЧЕМ?!!

Эти же вопросы он задавал Раманаускасу, Кульгировичу, каким-то людям в форме. Потом его отвезли в морг, он честно попытался опознать обугленные останки, чтобы избавить маму от этого, но не смог…

Едва только откинули простыню и он увидел ЭТО, как все вдруг закружилось в бешеном водовороте все быстрее и быстрее, а потом исчезло.

И вернулось только от резкого запаха нашатыря.

Вероятно, потом, много позже, он будет стыдиться этого позорного обморока, своей слабости, своих слез, но сейчас ничего, кроме болезненно пульсирующей пустоты, он не ощущал. И полстакана медицинского спирта, налитого по просьбе сопровождавшего его Раманаускаса, выпил, словно воду.

А потом прилетела мама…

Слава старательно собрал в более-менее приемлемый снеговик растекшуюся и подтаявшую решимость: он ведь мужчина, он не должен добивать мать своим бледным и зареванным видом. Ей, бедняжке, и так сейчас хуже всех.

Но из зала прилета в сопровождении Винсента вышла вовсе не обезумевшая от горя, поникшая и раздавленная женщина, нет – оттуда вылетела стальная бабочка. Именно так называла порой подругу тетя Аня после трагедии в Чехии.

Да, бледная, да, с покрасневшими от слез глазами, но решительная, собранная, готовая ко всему.

– Мам… – шагнул ей навстречу Слава, с трудом удерживаясь от желания уткнуться в теплое мамино плечо и наплакаться всласть, как в детстве. – Здравствуй.

– Здравствуй, родной. – Александра крепко сжала его ладонь. – Ты… ты уже был там?

– Да. – Ему не надо было объяснять, где это «там».

– Это ведь не Вика, правда?

– Н-не знаю… Мам, я не смог, прости. Она погибла в огне, и…

– Вика не погибла. – Ноздри точеного маминого носа упрямо раздулись. – Я знаю, я чувствую: моя дочь жива.

– Простите, госпожа Демидова, – тихо вмешался Раманаускас, – но все факты свидетельствуют…

– А мне плевать на факты! – резко оборвала его Александра. – Вика жива! Ей сейчас очень плохо – это да, но она жива!

– Но ее вещи…

– Чтобы прекратить этот бессмысленный спор, надо провести экспертизу ДНК. И вы сможете убедиться, что я права!

– Собственно, ради этого мы вас и пригласили. Ведь опознать останки, если честно, довольно трудно, тело находилось в эпицентре пожара…

– Довольно! – подняла руку Александра. – Избавьте меня от подробностей гибели несчастной незнакомки. Лучше скажите, как скоро можно будет ожидать результатов экспертизы?

– Борис Исаакович сделает все возможное для того, чтобы все было проведено в кратчайшие сроки.

– Вот и замечательно. Едем.

– Куда, в гостиницу?

– Какую еще гостиницу? Сдавать кровь на экспертизу! Надеюсь, образцы тканей тела неизвестной девушки уже готовы?

– Н-не знаю, – замялся Раманаускас, не ожидавший такого напора. – Наверное.

– Так проверьте! И если не готовы, то пусть этим займутся, пока мы в пути. Я хочу как можно быстрее приступить к поискам моей дочери. Ну, где машина? Поехали!

Уверенность матери невольно передалась и Славе. В конце концов, а почему нет? Откуда такая уверенность в том, что та обугленная жуть имеет отношение к его сестре? Ведь он сам все время рассуждал о нестыковках, нелогичности случившегося. Вся предварительная работа велась именно для того, чтобы привезти Вику в Екатеринбург, а не убить ее тут. Убить можно и в Берлине, гораздо дешевле станет.

В душе начал постепенно разгораться робкий огонек надежды.

И в этот момент в кармане Раманаускаса зазвонил телефон.

– Да, слушаю, – вполголоса ответил он. – Что?! Но… Как это могло произойти?! Что значит – пьяный санитар напутал? Да вы понимаете, что натворили?! С-скоты.

Он нажал кнопку отбоя и, сморщившись, словно от зубной боли, повернулся к Демидовым:

– Экспертизы не будет.

– То есть? – нахмурилась Александра.

– Пьяный санитар по ошибке отправил все обгоревшие останки в печь. Перепутал с неопознанными и невостребованными телами.

– Что-о-о?!!

Сознание, вереща и упираясь, категорически отказывалось возвращаться в дикую, невозможную реальность. И вспоминать ничего не хотело, лихорадочно пытаясь разыскать в подвале мину амнезии. Чтобы заложить ее в темпе на пути к реальности и – бабах! И всем воспоминаниям придет полный трындец.

Но поискам отчаянно мешала жуткая головная боль, игравшая «Полет валькирии» на обнаженных нервах.

Боль была первой, встретившей Вику у трапа реальности. Все остальное робко и нерешительно, буквально на цыпочках, плелось в хвосте боли.

Зато остальное было вполне мирным. И даже приятным.

Тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц. Запах чистого, свежеотглаженного постельного белья. Аромат сдобных булочек и кофе…