Андрей Молчанов - Ядерные материалы

- Есть, - отозвался Каменцев враждебно.

- Тогда собирайся, милый. Через три часа - самолет...

- А паспорт? Нужен же паспорт...

- Открою секрет: самолет военный... А у военнослужащих паспортов нет. Военный же билет тебе организуем, это - как "здрасьте". Еще вопросы?..

- Вы ничего не сказали о необходимости соблюдения мной правил примерного поведения.

- Хотите окончательно допортить себе настроение? Как будет угодно... Бежать вам некуда. И не к кому. Все вероятные финты закончатся тюрьмой. А в тюрьме закончат вас. Это - закон. Поскольку теперь вы - в команде. И финт - уже не финт, а предательство. Поверьте, мне неприятно говорить вам все эти слова, но в вашем случае приемлем лишь один метод - грубый шантаж.

- Знаете - что? - грустно сказал Каменцев. - Мне жалко вас... Честное слово - жалко! Обреченное на погибель существо... Пыжащееся в гнусностях ради сытости своей оболочки. А за оболочкой - вакуум.

- Почему - вакуум? - удивился собеседник. - Там скорбь... О загубленной душе. И ничуть тебе меня не жалко, скотина ты лживая... Ненависть твоя беспомощная и трусливая - в тебе скулит... Проходили!

СЕНЧУК

В среду, как было условлено, Сенчука принял большой начальник Росморфлота Иван Алексеевич.

Войдя в министерский кабинет, Сенчук, бегло оглядев новенькие, закупленные явно с недавних прибылей, лакированные столы с телефонами и дутые кожаные кресла, поймал себя на той мысли, что ничуть не завидует холеному бюрократу со всей его властью, персональной машиной и социальной значимостью. Да и разве можно было назвать жизнью высиживание в казенных стенах, бесконечные совещания, звонки, монотонную вереницу дней, наградой за преодоление которых служили лишь сомнительные по нынешним временам номенклатурные привилегии и краткий отпуск на каком-нибудь турецком побережье в ячейке отеля с видом на куцый курортный пляж.

Правда, сидя в этаком ослепительном кабинетике, можно было изрядно подзаработать, но разве сумеет распорядиться большими деньгами пропитанный желчью чинуша так, как способен настоящий мужчина? Купит себе шпак машину с удобным для выращенного геморроя кожаным или бархатным сиденьем, оснащенным подогревом, построит дачку, приобретет барахла, и на том фантазия его иссякнет.

И так - до пенсии. До костыля и возможности поглощать лишь овсяную кашку. А какой смысл, спрашивается, лелеять плоть, способную переваривать лишь пресную кашку? Для того, чтобы подготовиться к тяготам грядущего бестелесного существования? Так начать приноравливаться к нему можно и на месте прибытия в вечность, коли уж она так и так суждена! Избегнув безрадостных тренировок и упущений радостей!

И потому он, Георгий Романович Сенчук, коли выгорит козырное дело, возьмет яхту, устроит на ней жилище царское, наймет толковый экипаж и будет ловить морскую живность у берегов Флориды, продавая ее в рестораны и в магазины. Не за наживу, ради успокоения себя, как полезного члена общества гуманоидов и не очень, и ради общества, должного почитать его своим полезным членом.

На креветках миллионов не наживешь, а жить надо жуя креветки и на миллионах сидя!

Весело доживет он грешный свой век! А уж девок сладких на этой яхте перебывает - без числа!

И, как думалось Сенчуку, никто бы из кабинетных начальников, к дойной государственной корове приставленных, вожделений его, романтически-бесшабашных, не разделил. Но вот на смертном одре - ох и позавидовали бы ему начальнички, пресненькую свою жизнь по дням однообразным и гаденьким перебирая! Да и какие бы дни им вспомнились? Разве редкие минуты скоротечного человеческого счастья.

А было ли оно у него?

Да!

И тут же в памяти всплывала Куба: сиреневое море, темнокожие красотки, хороший ром...

В ту пору три месяца "Скрябин" стоял на ремонте в порту Гаваны. Дни блаженства и отдохновения! Каждый - как неповторимая жемчужина в ожерелье туземной царицы!

Но тогда он был скован идиотскими обязательствами службы, расписанием и дисциплиной, тогда этот праздник жизни являлся случайной подачкой судьбы и истаивал на глазах, а вот теперь следовало сделать его обычной повседневностью. И он сделает это!

- Значит, потянуло на старости лет к соленой водичке? - спросил Иван Алексеевич. - Странный ты мужик, Романыч... Ты как позвонил, я, грешным делом, сразу подумал, что если и придешь чего просить - так непыльную работенку где-нибудь в кадрах... А ты - вон оно как!

- Объясняю, - произнес Сенчук с нажимом. - Сдыхаю я на суше, как рыба, отлив прохлопавшая. Все опротивело. А сколько жизни осталось - неведомо, но, подозреваю, не так уж и много, Иван Алексеевич, нам отписано, чтобы не дорожить теми деньками, когда без костыля и микстур обходишься... А судьба моя одним словом описывается: море! Ты вот - большой человек, кадровый руководитель, тебе даже и грех о пенсии думать, громадная от тебя Родине польза... А я? Так, черная кость, с тобой не ровня...

- Да ты уж... того, братец!

- Правду тебе говорю! Но не скрою: кое-что умею, кое-что знаю и на своем вертеле еще покручусь!

- А сейчас-то где?

- Стыдно сказать, Иван Алексеевич, - в ресторане, гардеробщиком... Угораздило, да? Вот так вот демократы нас... Низвели.

- М-да, - произнес собеседник с горестным пониманием тоталитарного номенклатурщика, каждодневно опасающегося за прочность занятого кресла.

- В общем, неверно меня использует Отчизна, - продолжил Сенчук. - И надеюсь, ты это дело подправишь.

- На "Скрябин" пойдешь?

- Куда? А... Плавает еще галоша?

- А почему нет? Износ - тридцать процентов, капремонт прошел... Сейчас новая команда набирается...

Сенчук неторопливо полез в карман, достал конверт, положил на стол. Тысячи трудно скопленных долларов было жаль, но он знал, что окупятся они сторицей.

- Чего это? - спросил Иван Алексеевич, хотя, как понимал Сенчук, превосходно и моментально уяснил, чего именно, и, кроме того, вспомнил старые времена, когда подполковник щедро одаривал его подарками после каждого заграничного рейса.

- Пустая ложка рот дерет, - сказал Сенчук нейтральным тоном.

- А... - Конверт исчез в недрах стола. - Старпомом на "Скрябине" потянешь?

- Предложение неслыханное! - восхищенно произнес Сенчук. - Еще раз убеждаюсь, что старый товарищ - как именной пистолет, не подведет!

- Ты... давай... это... - Иван Алексеевич подвинул ему лист бумаги. Пиши заявление. И подхалимажа не надо, не люблю, он мне о личном прошлом неприятно напоминает...

- От сердца же! - сказал Сенчук горячо.

- Пиши... от сердца! На мое имя...

Изучив заявление, Иван Алексеевич вывел на нем неторопливую резолюцию. Сказал:

- Давай теперь в кадры, я позвоню... Документы все взял?

Сенчук выразительно тряхнул лежавшей на коленях папкой.

- Ну, двигай, если закавыки будут, я на месте...