Фридрих Незнанский - Ошибка президента

– Вы, мужчины, все упрощаете, – ответила Аллочка. – Я ей завидовала всю жизнь. А зависть – это же и преклонение, и любовь, и ненависть. Если бы я ею не восхищалась, разве стала бы завидовать? Вот и получается – все чувства вместе, в одном клубке. И она меня притягивала всегда – все у нее получалось ярко, необычно. Вот и все.

«Вот и все, – думал Турецкий, когда, попрощавшись с Аллой Зуевой, спускался вниз по эскалатору. – Кончилась сказка. А может быть, это и к лучшему»

Меркулов, пожалуй, и не придал бы сообщению Гали Крутиковой такого большого значения, если бы не один разговор, который произошел этим летом.

В ресторане «Дубровник» отмечалось шестидесятилетие Георгия Романовича Соболева, полковника КГБ в отставке, а когда-то приятеля Кости Меркулова по аспирантуре.

Они в то время были очень дружны, но затем их пути разошлись, и, только выйдя на пенсию, Гера Соболев снова начал собирать старых друзей – по всему видать, на службе он почти не обзавелся новыми.

Говорились тосты, угощение было неплохое, и к концу юбилея кое-кто даже набрался. Меркулов пил мало – здоровье не позволяет, да и с возрастом его как-то перестали воодушевлять обильные возлияния. Пока другие пели, танцевали и вообще радовались жизни, он подсел к юбиляру.

Стали вспоминать старые времена, затем переключились на современные, поругали правительство, посетовали на разгул преступности, на низкую раскрываемость преступлений.

– Но ведь, Гера, и раньше такое бывало, вспомни,– сказал Меркулов.

– Бывало, Костя, что греха таить, – кивнул юбиляр. – Я до сих пор один случай забыть не могу, хотя было это… сейчас какой год у нас, девяносто четвертый? Ну значит… Двадцать семь лет назад.

Соболев с Меркуловым сидели в конце стола, в стороне от веселившихся гостей – такие беседы располагают к откровенности, тем более что ж не поделиться с товарищем, дело-то ведь старое, это когда было…

– У нас и в КГБ такие случаи бывали, что остается только руками развести. Вот вроде того, о чем я хочу рассказать. Пропал наш агент, восточный немец из Штази. Он выполнил задание, приехал в Москву, чтобы доложить, и пропал. А ведь его наши люди «вели» до самого здания на Лубянке. Точно известно, что он туда вошел, но у нужных людей так и не появился и наружу не вышел. И никто до сих пор не знает, что с ним стало. Каково! Нераскрытое преступление в стенах КГБ!

Меркулов покачал головой:

– Да брось ты, старик, наверняка кому надо знали.

– Нет! – крикнул Соболев, так что некоторые из танцующих с удивлением на него оглянулись. – В том-то и дело. Этот немец, – он понизил голос до шепота, – положил в один швейцарский банк очень крупную сумму – на предъявителя. Почему немец – сам понимаешь.

– Да, ваше ведомство любило действовать через третьих лиц.

– Верно, – согласился Соболев. – Деньги предназначались для поддержки братских партий, да мало ли на что, не буду распространяться. Получить их мог тот, кто знает определенный код, а этот код немец и должен был передать нашему верховному руководству. Ни записывать его, ни тем более сообщать кому-либо, кроме Самого, он не имел права. И не успел сообщить…

– Так ты думаешь…

– А что тут думать? Зная код, получаешь несколько миллионов долларов, – усмехнулся Соболев.

В это время к нему подошла жена одного из их старых приятелей:

– Да что вы такие мрачные? Герка, у тебя же юбилей! Пошли потанцуем!

И она, схватив Соболева за руку, подняла его с места.

Всем отделениям милиции города Москвы и Московской области.

Разыскивается не установленный следствием преступник, подозревающийся в совершении тяжкого преступления. Приметы: мужчина, на вид тридцать лет, рост около 180 см, волосы русые, коротко стриженные. Лоб высокий, глаза серые, брови светлые, прямые, нос прямой с горбинкой, рот небольшой, губы тонкие, уши большие. Одет в шерстяное пальто, темный костюм, светлую рубашку. Прилагается его фоторобот, сделанный по свидетельским показаниям.

– Слушай, а это не тот мужик, который подорвал Карапетяна? – спросила Александра Ивановна, указывая на лежавший у нее на столе фоторобот «Игоря». – Надо проверить. По описанию вроде сходится, хотя описание, как его ни составляй, все равно портрета не даст. Хотя, – Романова нахмурилась, – Шевченко-то нет.

– Так этот второй жив, кажется. Дело вроде закрыли…

– Ну да, только он сам-то никого не видел, он все только по словам Шевченко знает. А Шевченко… я так думаю, Сашок, за то его и убрали, что он этого твоего «Игоря» видел.

– Очень может быть, Шура, – задумался Турецкий.

– Слушай, Саша, – опомнилась вдруг Романова, снова взглянув на Турецкого, – ты же бледный как смерть! Тебе постельный режим надо соблюдать!

– Шура, – сказал Турецкий, – и ты туда же? Хватит мне Ирины у себя дома.

– А что ты корчишь из себя этакого Шварценеггера! – рассердилась Шура. – Пойми ты, нам дохлый Турецкий не нужен, нам ты нужен здоровым. Будешь таскаться в полуобморочном состоянии – какой от тебя прок. Можешь заняться всем этим и завтра, и послезавтра.

– По-моему, ты сдаешь, Шура. Какое послезавтра? Послезавтра будет поздно, как бы уже сегодня не оказалось…

– И все-таки надо думать о здоровье.

– Да ты что, с лекциями решила выступать?

– Ладно, Сашок, наверно, мне пора за мемуары садиться. А что, бестселлер будет.

– Хорошо. Только давай завтра. А сейчас еще поработаем.

Как позже написали в некрологе, нелепый случай настиг Алевтину Викторовну Нечипоренко в собственном доме, в прихожей. Была суббота, и дочь с внуками отправилась закрывать на зиму дачу. Оставшись одна, Алевтина Викторовна проспала до половины двенадцатого, потом выпила кофе с остатками вчерашнего торта и решила наведаться в ДЛТ. По агентурным данным, там как раз должны были появиться французские сервизы из жаропрочного стекла. Розовые, и зеленые.

Наведя перед зеркалом красоту (а что, очень даже неплохо для пятидесяти двух лет!), она открыла дверь на площадку… И вот тут-то «нелепый случай» поднялся с лестничной ступеньки, на которой терпеливо сидел, и легкой походкой двинулся к ней мимо лифта.

– Алевтина Викторовна? – полуутвердительно осведомился он, подходя. Она никогда раньше не видела этого человека, но чутье безошибочно подсказало ей, что сейчас будет. Смерть распространялась вокруг него, как углекислый дым от куска сухого льда на коробке с мороженым. Алевтина Викторовна хотела захлопнуть дверь, но не успела. На работе – естественно, за глаза – ее называли «БиГаля» за гренадерский рост и внушительную комплекцию. Мужчина был гораздо меньше и легче, и толчок в плечо показался ей совсем не сильным, но отлетела она обратно в прихожую как пушинка.