Анна Данилова - Любовница не по карману

Когда-нибудь я подойду к ней. Когда буду точно знать, что она одна, Гриша на работе, а Алик в универе. Я не знаю, что со мной, почему у меня не хватает сил к ней подойти, схватить ее за руку, притянуть к себе.

У них закрытый, тихий двор, окруженный заснеженными кленами и липами. Она прогуливается с коляской по расчищенной дороге, ходит задумчивая, иногда останавливается, чтобы поправить что-то в коляске: шапочку или одеяло ребенка. Думаю, если бы она увидела меня, испытала бы сильный стресс. Изумилась бы. Может, упала бы в обморок. Она же очень чувствительная. Она само чувство! У нее румяные щеки – от мороза, и я едва сдерживаюсь, чтобы не подбежать к ней, не расцеловать ее. Мне кажется, что я неслышно рычу, как зверь, издаю некие странные и страшные звуки… Я так истосковался по ней, так соскучился, я не представляю себе, как теперь все будет! Так все сложно, запутанно…

Они все боятся меня. Ведь я теперь как бы призрак.

Сколько раз я представлял себе, как рассказываю Зое о том, что произошло в тот день…

Мне позвонила Танюха и сказала, что Виталик замутил одно нехорошее дело. Украл у меня ключи от квартиры одних моих знакомых, где лежат большие бабки, и собирается их тупо взять. Миллион евро! Я тоже хорош. Говорил по телефону с Зоей – не подумал, что нас могли подслушивать. Я и не додумался, что рядом болтается мой сводный братец-урод, а он всегда берет то, что плохо лежит!

Когда до меня наконец дошло, что Виталика нет и что он скоммуниздил ключи, драгоценные моему сердцу ключи от Зоиной квартиры, взял мою куртку и шапку… Уф! Как же мне стало плохо!

На столе остались маленькие ножницы и две вязаные рыбки-ромбика – это он вырезал отверстия для глаз в моей шапке… И обрывки ниток – белые и зеленые.

Я понял, что убью его, скотину, как только догоню! Если догоню. Я помчался туда. И успел – в какой-то степени. Видел, как он в моей одежде входит в подъезд. Шапку он еще не надвинул на глаза. Я знал, что он это сделает в подъезде. Чтобы его потом не опознали какие-нибудь случайные свидетели, Гришины соседи.

Мне бы позвонить тогда Алику, предупредить его, но мне было стыдно. Ведь Виталик – мой сводный брат. Мой!

Он вошел в подъезд, и я последовал за ним. Я был уверен, что успею, предотвращу этот кошмар.

Я поднялся на их этаж, хотел позвонить, напугать его. Я уже представлял себе, как громко ору – мол, открой, идиот, я здесь и все знаю! И тут я услышал выстрел. Меня словно током ударило!

Выстрел – это серьезно. Выстрел – значит, либо у Виталика был пистолет, либо у Алика или Гриши. И кто-то там кого-то пристрелил. А возможно, ранил или испугал до полусмерти.

Я убежал оттуда. Поднялся на пятый этаж дома, стоявшего напротив, и уставился на дверь Гришиного подъезда. Я ждал. Должен же был кто-то выйти…

Но никто не вышел. Наоборот, приехал Алик. Вошел в подъезд. Затем вернулась Зоя. Получалось, что в квартире, кроме Витали, был до их прихода дядя Гриша?! Либо Виталя пристрелил его, либо Гриша – Виталю!

Мне надо было пойти туда, все рассказать. Но я не мог! Ведь там была Зоя! Все они – вся их семья – знали, что мне нужны деньги. Они – все трое – сразу же подумали бы, что это я навел своего братца на их миллион! Что мы с ним – заодно!

Я стоял в чужом доме и плакал. Я не знал, как мне жить дальше!

Вскоре приехала полиция. Я ждал: вот-вот вынесут тело… Но никакого тела не вынесли. Полицейские уехали. Вероятно, они явились по звонку соседей – и ничего и никого не нашли. И никого, главное, не арестовали!

Я догадался вынуть из телефона сим-карту. Я не был готов разговаривать с ними, хотя и понимал: они не знают, что Виталя – мой брат, и тем более о том, что мы вообще с ним знакомы. Но все равно. Боялся, что мне позвонит Зоя и расскажет о том, что у них случилось. Или позвонит Алик…

Я был виноват, ведь это же был мой брат!!!

А когда ночью Алик вышел и подогнал машину к подъезду, я понял, что Виталя мертв.

И я видел, как Гриша с Аликом укладывают что-то белое, длинное в багажник джипа. Жизнь остановилась.

И я вдруг понял: они, наверное, приняли Виталю за меня!

Это ошеломило меня. Получалось, что они, мои самые близкие друзья, – убийцы и вообще подлые и трусливые люди! И если бы там был я, Гриша застрелил бы меня, и они с Аликом закопали бы меня в лесу… Или в парке. Какая разница?! Они вынесли и погрузили в багажник не человека, а – тело!

На следующий день они спокойно жили-поживали, словно ничего не произошло. И Зоя была с ними. Все шито-крыто.

Я столько тогда пережил, так плакал – как ребенок… Жил в старых вагонах, как бомж, боясь сунуть нос домой…

Это я писал им злобные записки, трепал нервы и требовал денег. Я хотел превратить их жизнь в ад!

Но они продолжали держаться вместе – отец и сын. Зою они куда-то спрятали, отправили, увезли – не знаю. Может, в какой-нибудь санаторий, чтобы она пришла в себя после всего, что узнала? Узнала, что ее муж – убийца.

Я получал деньги, но мне становилось от этого еще хуже. Гаже.

И я уехал. В Сургут.

Я понимал: единственный человек, кто спохватится о Виталике, – Таня. Знал, что она бросится разыскивать и его, и меня. Но в Сургуте меня найти будет почти невозможно. Устраиваясь на вахту, я прибавил себя десять лет, просто так, чтобы запутать следы. Это было довольно-таки просто сделать.

А однажды ночью, когда все ребята из моей бригады спали, я проснулся с ужасной мыслью и уже не мог больше уснуть… Я представил себе, что должны были испытать Гриша, Алик и – особенно – Зоя, когда увидели, что я, самый близкий их друг, пришел украсть у них деньги… Это каким же презренным негодяем я предстал в их глазах!

Получалось, что сначала я украл у них Зою. А потом решил украсть и деньги.

У меня в ту ночь поднялась температура, я сильно заболел. И никто не знал, что со мной, болезнь не диагностировалась.

После выздоровления я несколько раз порывался вернуться в Москву, встретиться с Алькой и все ему объяснить. Я бы так и сделал, если бы Виталя не был моим братом…

И снова все шло по кругу: доверенные мне ключи, мои куртка и шапка, то, что я знал – в их доме в этот день будут такие деньжищи…

А потом мне один человек сказал, что мною интересуются. Запрос пришел из Москвы. И меня вообще-то уже практически нашли.

Человека этого звали Глебом Ефимовичем. Симпатичный такой дядька.

Сказал: ему поручили найти меня. Мои друзья поручили. Они, мол, переживают.

И я вернулся. Первое, что я сделал, – вернул им деньги. Положил сверток под дверь.

Но меня еще никто из них не видел. Ни Алька, ни Гриша, ни Зоя.

Зато я вижу Зою. Каждый день. Я прихожу и наблюдаю за ней из глубины двора, из-за деревьев… И не знаю, как к ней подойти.

Я чувствую, что она живет какой-то своей, особенной жизнью: она теперь не одна, у нее есть ребенок – а он может быть и моим ребенком, – и от этой мысли мне становится особенно тяжело… Вспоминает ли она обо мне? Как она назвала сына или дочку?