Ги Кар - Храм ненависти

— Прошу прощения за откровенный ответ, но вы на меня скорее производите впечатление хищника, терзающего труп.

— Нелестное сравнение, что и говорить! Чувствую, что оно прямо происходит из большой дружбы, которую, вы питаете ко мне… Но, во всяком случае, признаюсь, что я покойника терзаю меньше, чем того, кто выложил весь заряд револьвера, в его тело!

— И вы полагаете, что преступник станет слоняться вокруг могилы?

— Думаете, он не посмеет? Когда уничтожают человека с такой жестокостью, то хотят испытать странное чувство удовлетворения при виде его под землёй!

— Стало быть, инспектор, вы считаете ваш визит сюда небесполезным?

— В наших с вами очень похожих профессиях всё приносит пользу, дорогой господин Моро. Всё может оказать услугу!.. Но так как я действительно уважаю вас, могу уверить, что здесь больше делать нечего нам обоим… Я вам даже дам совет: среди тех людей, которые только что удалились есть один, интересующий вас, так называемый Дюваль. Не говорю о других, поскольку знаю, что с ними вы уже познакомились.

— С удовлетворением констатирую, что вы за мной следите!

— Всякий, кто в данное время интересуется Андре Сервалем, интересует и меня…

— Может, вы ещё скажете, что это я его убил?

— Нет, но советую вам быть осторожным… Как и моя, ваша профессия связана с риском! Вы взяли слишком быстрый темп, молодой человек! Бросаетесь в авантюру почти вслепую, потому что вам хочется любой ценой найти материал для сенсационного репортажа. Замечу, что на этот счёт вы сейчас не ошиблись: данная история выходит за рамки банальности… Очень хорошо также, что вы охвачены профессиональным рвением: если бы я был вашим главным редактором, я поздравил бы вас, но так как главным смыслом моего ремесла является защита моих сограждан, то я обязан крикнуть вам: «Не высовывайтесь!»

— То есть, что это значит?

— Что, возможно, существует человек или даже несколько, совсем не заинтересованных в том, что какой-то молокосос вроде вас так и норовит сунуть свой нос в прошлое собора- призрака. Не думаете ли вы, что все эти сотрудники Андре Серваля очень уж хотели бы, чтобы ваше расследование было опубликовано? Когда вы их спрашивали одного за другим, вы заметили, как эти добряки проявляли исключительную осторожность в своих ответах? И не отдавали ли вы себе отчёта, что существует, возможно, причина этой организованной немоты, причина, которая называется страхом?

— Страх перед чем?

— В свою очередь подвергнуться участи их высокочтимого шефа…

— Вы серьёзно в это верите?

— Когда дело касается криминальной полиции, то можно ожидать всего.

— Благодарю вас, инспектор, за советы об осторожности, но я решил всё-таки не придавать им большого значения. Как вы только что сказали, нужно принять риск своего ремесла…

— Насколько я вас знаю, у меня есть все основания бояться, что вы сделаете так, как и говорите! Именно по этой причине я вас не выслеживал, как вы могли бы подумать, а скорее оберегал без вашего ведома, подобно ангелу-хранителю… Признайте, что это не должно было бросаться в глаза, и ангел-хранитель должен быть скромным. Вы с пашей профессией, заключающейся в наблюдении, не смогли даже заметить его присутствия во время ваших парижских странствований в эти последние дни.

— А вы обо всех так заботитесь, кто замечен в том, что имеет отношение к делу Андре Серваля? Для этого у вас не хватит подчинённых! Должны быть мобилизированы все ваши ангелы-хранители, не так ли?

— Заблуждаетесь, мой друг! Я следую принципу охранять только интеллигентных парней… Другие могут идти ко всем чертям! И, кроме того, вы полностью ошибаетесь, полагая, что ваши собратья по перу всё ещё увлечены этим делом! Выпустив каждый по соответствующей «утке» в своём отчёте о преступлении на улице Вернэй, они в большинстве своём ограничились концовкой статей типа «Следствие по делу продолжается…» Небольшая фраза-клише, очень удобная, чтобы одним махом закончить всякие прения и перейти к другому сюжету репортажа… Знаете, что вы единственный журналист, который продолжает корпеть над этим делом?

— Очень на это надеюсь! Ещё попрошу вас больше не «оберегать» меня, по вашему выражению… Это может привлечь внимание… Предпочитаю действовать в одиночку! И считаю себя достаточно сильным, чтобы защититься.

— Ну хорошо! Пусть будет по-вашему с этого времени… Обещаю вам, что никто больше не будет вами заниматься! Мне остаётся только пожелать вам удачи и посоветовать как можно скорее настичь господина Дюваля, который в этот момент со своими друзьями уже у выхода с кладбища… Поторопитесь, если не хотите, чтобы он растворился в городе! Если он ускользнёт, у вас будут новые проблемы вновь его найти… Вы должны были заметить себе, что его друзья не проявили большой болтливости, когда речь заходила об его адресе, не так ли?

Со своей преувеличенной заботой этот инспектор начинал серьёзно надоедать. И Моро счёл разумным ответить:

— На этот раз ваше чутьё вас подвело… тот Дюваль меня не интересует! До свиданья!

— До скорого, дорогой месье Моро! Я уверен, что мы ещё встретимся в этом деле: наши пути обязательно пересекутся, и я всегда буду рад сказать вам мимоходом «привет»…

Стремясь придать своей походке наиболее естественный вид, молодой человек направился к выходу. Ему не особенно хотелось производить дурное впечатление на Берте, который продолжал наблюдать за ним издалека, но в действительности он был взбешён. В этом «До скорого», брошенном насмешливым тоном, чувствовался вызов… Повсюду его опережал — его, считавшего себя намного проворнее других, — этот изворотливый полицейский со своей ненавистной иронией.

В момент, когда он пересёк ворота кладбища, он заметил группку сотрудников Андре Серваля, направлявшихся ко входу в метро. Прежде чем последовать за ними, он обернулся посмотреть, не установил ли за ним слежку кто-нибудь из людей Берте. Никого не было видно. Инспектор всё ещё был на кладбище. Моро воспользовался этим, чтобы в свою очередь сбежать по ступенькам в метро. Покупая билет, он убедился, что шестеро мужчин, с которыми он был знаком, избрали направление, диаметрально противоположное тому, в котором направился Дюваль: они разделились, видимо, не обменявшись ни словом.

После краткого колебания репортёр принял решение следовать за человеком, с которым у него ещё не было разговора, и он вскочил в его вагон. В момент, когда автоматически закрывались двери, он подумал, как ликовал бы инспектор, если бы увидел его сейчас… Ибо этот Берте уже догадался, что в действительности мешает Моро продолжать репортаж: невозможность до этого времени поговорить с бригадиром-десятником. Можно было подумать, что инспектор прочитал уже первые страницы репортажа, переданные молодым человеком своему главному редактору. Имел ли место неделикатный поступок? Моро так не думал: Дювернье был отвратительным человеком, но соблюдал незыблемые правила профессии. Должно быть, своим «чутьём» инспектор мог на расстоянии читать мысли репортёра, словно открытую книгу… В следующий раз при встрече с Берте тот ему скажет (Моро был уверен в этом): «Теперь, молодой человек, когда вы познакомились с Дювалем, вам нужно найти русую женщину! Но так как вы сказали, что предпочитаете действовать сами, я не даю вам на этот счёт никаких сведений… Желаю, удачи!»