Ги Кар - Храм ненависти

— Но нужно их найти, дружище!

— Это не так легко, дорогой господин Дювернье… Женщина вот уже четыре года как бесследно исчезла… Что касается бригадира, то у меня очень слабая надежда встретиться с ним завтра…

Шеф услышал гудки. Он встряхнул аппарат: Моро повесил трубку.

В противоположность своим предсказаниям; главный редактор спал очень плохо в эту ночь, и, когда его сморил; наконец, сои, то с этим начался один странный кошмар: он видел собор в ультрасовременном стиле, созданный одним художником-архитектором, Который имел лицо Моро и настойчиво просил денег, чтобы помесить их в кружку для пожертвований, находящуюся под статуей Святого Мартьяля… Огромная фигура святого, некий робот, каменный рот которого открывался через регулярные интервалы, повторял одну фразу, всегда одну и ту же:

— Дювернье, вы не очень умны. Рабирофф умнее: он уже понял, сам, что он может извлечь из моего собора…

Моро только что проник в единственное место, где у него, был какой-то шанс встретить главного компаньона и преемника Андре Серваля: это было кладбище Банье. Расспросив одного из сторожей о погребениях, которые должны были состояться в этот день, он вышел на центральную аллею. Он шёл, бросая время от времени взгляд на надписи, банальность которых приводила в смущение. Впервые с момента, как он занялся этим репортажем, походившим скорее на расследование, он мог поразмышлять.

Аллеи кладбища были пустынны. Лишь приглушённые шумы напоминали о существовании города: стояла почти абсолютная тишина. Несколько воробьёв и парижских голубей перепрыгивали с места на место вокруг могил, одни из которых, почти совсем заброшенные, были покрыты мхом, заросли травой… Другие, в противоположность им, казались слишком цветущими и создавали впечатление, что богатые фамилий — их имена были начертаны в знак услужливого предоставления их места на кладбище — обращались к организациям, специализировавшимся: на ежемесячном украшении могил и надгробий, перед которыми никому из живущих не приходило в голову преклониться в почтении. «Почему во Франции люди посвящают так мало времени культу своих умерших? — спрашивал себя журналист. — Почему они превращают эти места вечного успокоения в зловещие некрополи? Почему они в этом не последуют южноамериканцам, кладбища которых всё-таки веселей?»

Как-то во время работы над репортажем в Чили он открыл для себя, что в этой молодой стране кладбища являются местами прогулок, куда приходит весь город в воскресенья и в праздничные дни. Культ мёртвых там пронизан весельем, наполнен солнцем: дети играют возле могил, по аллеям прохаживаются студенты, читая стихи, а влюблённые обмениваются нежными признаниями в тени склепов. Какая-то удивительная поэзия счастья витает здесь над каждым некрополем: ушедшие из жизни не должны чувствовать себя забытыми, потому что живые продолжают приходить к ним и обращаться в самые важные моменты своей жизни. Моро даже написал тогда статью на эту тему, но редакция газеты где он в то время работал, отказалась её печатать под предлогом что французский читатель будет шокирован тем, что кладбище не обязательно может быть печальным местом.

С тех пор прошло несколько лет и сейчас, когда он в раздумье шагал между рядами могил в Банье, молодой человек внезапно ощутил безрассудную потребность как-то возвратить дыхание жизни безмолвному кладбищу большого города. Ему хотелось бы выкорчевать все бесчисленные человеческие тайны, закопанные в землю под каждой могильной плитой, чтобы представить их перед безразличными людьми, и своими статьями хоть немного искупить их забвение, которое казалось ему несправедливый. Вспомнилась та сказка, где дети дровосека оказались покинутыми ночью на кладбище… Карабкаясь по стенам ограды и вырисовываясь на фоне неспокойного неба своими чёрными тенями, кричали на луну кошки… Ивы и кипарисы, потревоженные холодным и колючим дыханием ветра, казались движущимися привидениями с огромными руками… Прижавшись друг к другу и свернувшись в клубок, малыши дрожали от страха… У одного из них вырвался раздирающий крик… Но этот детский крик сотворил чудо: кошки перестали кричать, вечерний ветер стих, деревья вернулись к своей обычной неподвижности, и могилы, казалось, исчезли навсегда под закрывшими их цветами.

— Ты же хорошо видишь, что здесь нет мертвецов, — сказал старший из детей.

«Эти дети из сказки были правы», — думал Моро… Мёртвых бы никогда не было, если бы живые чаще воскрешали их в своих воспоминаниях… И он должен был воскресить в сознании миллионов людей образ того неординарного человека, который мечтал возвести собор.

Вид небольшой группы людей, собравшихся для последнего прощания перед могилой, отвлёк его от странных размышлений. Там стояли семь человек: с непокрытыми головами, в молчании и неподвижности… Моро узнал шестерых из них: Дюбуа, плотника, Дюпона, мастера-стекольщика, Легри, мастера-жестянщика, Родье, скульптора по дереву, Пикара, мастера-краснодеревщика, Вреаля, резчика камня. Личность одного была ему незнакома. И среди них не было ни одной женщины. Другие участники церемонии были служащими похоронного бюро. Моро, который остановился на некотором расстоянии, отметил, что не было какой-либо, даже небольшой, речи на могиле. После длительного молчания, когда была вмурована могильная плита, ремесленники направились к вы ходу из кладбища. Тогда молодой человек приблизился к могиле, на которой не было ещё выгравировано никакого имени: Мэтр зодчества возвратился в землю в полной безвестности.

Журналист всё ещё стоял, погружённый в свои раздумья, когда почувствовал на своём плече руку, и голос, который он тотчас же узнал, даже не оборачиваясь, слегка ироническим и немного неуместным здесь тоном произнёс:

— Начинается репортаж, дорогой господин Моро?

— Он продолжается, инспектор! — спокойно ответил тот, к кому обращались.

— В таком случае я рад за вас, тем более, что сам протаптываю моё маленькое расследование.

На этот раз Моро обернулся, с удивлением взглянув на инспектора, затем сказал:

— Вы меня удивляете! Слишком хорошо вас знаю, так же, как и ваши методы, чтобы не знать, что нет ни слова правды в том, что вы мне рассказываете… Лучшее свидетельство того, что вы «продвигаетесь» — это ваше присутствие здесь, на кладбище. Зачем вы здесь?

— Я мог бы адресовать вам этот вопрос, дорогой месье… Но я этого не сделаю! Скорее бы поверил, что вы здесь, в этом месте вечного успокоения, только потому, что, как и я, должно быть, испытываете сильную ностальгию… Не отпирайтесь, месье Моро! Прежде чем стать превосходным журналистом, вы сначала были мечтателем и поэтом… Мне очень нравятся поэты: благодаря своему воображению они открывают неведомые тропинки, по которым увлекают и нас… По-моему, и полицейские, которые являются существами самыми земными, должны бы следовать поэтам… А вы не так думаете?