Э. Хартли - Прожорливое время

Какой бы скептицизм ни испытывал Томас в отношении достоверности самой пропавшей рукописи, он вынужден был признать, что Эсколм прав. Если пьеса действительно принадлежит перу Шекспира, то станет золотой жилой далеко не только для одних литературоведов. Но он по-прежнему не понимал, чем должен был помочь Дэвиду и почему тот вообще обратился к нему.

— Дело не в том, кто владеет оригиналом, — закончил Эсколм. — Он тоже будет стоить денег, но это не идет ни в какое сравнение с тем, сколько заработает тот, кто первым напечатает пьесу. Вот что главное. Такова суть проблемы. Пусть у Даниэллы Блэкстоун где-нибудь в сейфе хранится великолепное издание ин-кварто эпохи Возрождения, которое можно продать за кругленькую сумму, однако настоящие деньги даст первое современное издание и все то, что из него вытечет. Получить контроль над этим делом она может только в том случае, если никто не увидит пьесу иначе как в издании, авторские права на которое будут у нее. Теперь вы понимаете, мистер Найт? Контроль был в наших руках, и мы его потеряли. Точнее, я. Вместе с ним ушли такие деньги, о которых вы не смели даже и мечтать.

Томас долго молчал. Весь этот разговор о деньгах его утомил, но даже если Эсколм был прав, это не снимало вопрос, не выходивший у Найта из головы еще после телефонного разговора.

— Почему вы обратились ко мне? — настойчиво поинтересовался он. — Я никак не могу взять в толк, почему нахожусь здесь.

— Я хотел, чтобы вы прочитали рукопись, — объяснил Эсколм. — Сказали, что вы о ней думаете. Подлинный ли это текст.

— Я преподаю английский в средней школе! — воскликнул Томас. — Вам нужны эксперты. Академики. Те, кто пропускает выбор слов и варианты текстов через компьютер и определяет, кто что написал. Это же целая отрасль исследований, в которой я ничего не смыслю. Даже если бы рукопись сейчас лежала перед вами, я все равно ничем не смог бы вам помочь. Я ведь даже так и не дописал диссертацию, Дэвид! — сказал он, вставая и думая о том, что все это чересчур затянулось. — Извините. День сегодня выдался очень странный. Был рад снова увидеться с вами, Дэвид, но я не тот, кто вам нужен.

Найт вернулся в дом 1247 по Сикамор-стрит на самой окраине Ивенстоуна с визитной карточкой Эсколма в кармане, озадаченный, усталый, переживая неудачу, что, как он сам понимал, не поддавалось никакому объяснению. В конце концов, не Томас потерял рукопись, и никто в здравом уме не может ждать от него существенной помощи в ее возвращении.

Если она действительно существовала.

В этом была еще одна причина морального опустошения Найта. Как и любой учитель, он гордился успехами своего бывшего ученика, несмотря на то что Эсколм носил их так, как павлин таскает свой хвост. Однако если Дэвид лишь мошенник или, того хуже, жертва таковых, то все эти успехи ничего не стоили.

Альтернатива — если Эсколм говорил правду — была ничуть не лучше. Допустим, он на самом деле нашел утерянную пьесу Шекспира, но вся слава, которой он мог бы добиться, будет сметена начисто тем обстоятельством, что Дэвид снова ее потерял. По жестокой иронии судьбы в тот самый момент, когда агент-павлин снова появился в жизни Томаса, ему грубо повыдергали перья. Найт не мог решить, как было бы лучше: больше не встречаться с Эсколмом или же, предполагая, что все это настоящее, получить приглашение на доверительную беседу и понаблюдать из партера за тем, как жизнь его бывшего ученика сливается в сточную канаву.

Томаса встревожила ссылка на «Морской договор». Эсколм был прав. Этот рассказ про Шерлока Холмса очень напоминал случившееся с ним. Из запертой комнаты исчез важный документ, подозрение пало на того, кому было поручено следить за его сохранностью. Холмс принял сторону подозреваемого, доказал невиновность этого человека и нашел документ.

Все очень аккуратно.

Вот почему Найта обеспокоила ссылка Дэвида на рассказ Конан Дойла. Это обстоятельство слишком уж красиво делало его пострадавшим. Но вдруг это уловка? Вечер выдался таким странным не только из-за рассказа о пропавшей пьесе. Томасу казалось, что он вошел в зрительный зал в середине спектакля, что перевернутый вверх дном номер в гостинице — не более чем декорации. Что там говорил Эсколм про увлечение театром во время учебы в университете? Возможно ли, что отчаяние и паника — лишь игра, и если да, то какова ее цель?

«Все же ты только представь себе, каково обнаружить утерянную пьесу Шекспира!» — подумал Томас.

Эта мысль опьяняла, какой бы невозможной ни казалась. Ну да, находка принесет большие деньги при любом разрешении юридической стороны вопроса об авторском праве, но подумать только — открыть белому свету такое сокровище, поделиться им со всем миром!..

Томас Найт, учитель-недоучка, делает величайшее открытие в истории изучения творчества Шекспира…

Разве это не что-то? Томас обмусоливал эту мысль, наливая стакан, который позволял себе каждый вечер. Вторым он злоупотреблял крайне редко, однако сегодня был как раз тот случай.

«Полагаю, можно делать исключение для тех дней, которые начинаются с трупа за окном кухни», — подумал Найт.

Начиная с завтрашнего дня он погрязнет в болоте выпускных работ своего класса, так что свободного времени у него не будет до самых выходных, нравится это ему или нет.

Это была первая неделя июня, и ребята уже чувствовали запах летних каникул, приправленный ароматами барбекю на берегу огромного озера, солнцезащитного крема и праздничных фейерверков. Надо будет только преодолеть крепостную стену контрольных и экзаменов, и они окажутся на свободе. Томас еще не до конца забыл эти запахи и то бесконечное пространство прекрасных дней, свободных от школы, о котором они возвещали, помнил полосу препятствий конца учебного года, подобную реке Стикс, которую нужно переплыть, чтобы добраться до полей Элизиума на противоположном берегу.

Сейчас лето почти не приносило изменений в его ежедневный распорядок, разве только давало ему больше времени на чтение. Томас надеялся увидеть Куми, но сомневался в том, что она сможет позволить себе прилететь в Штаты. Даже если он сам выберется к ней, то жена, скорее всего, будет полностью поглощена работой. Найт отпил глоток виски, наслаждаясь ароматом торфа, дыма и резковатым привкусом водорослей, затем взял стакан и отправился на крыльцо задней двери, где можно было сидеть и слушать ночь.

Дворик был крошечный, квадрат непокорного газона, ограниченный древними кустами роз, росших уже тогда, когда Томас здесь поселился, отгороженный от соседей бирючиной и остролистом. Тут было тихо и спокойно. Найт сидел на шатком крыльце со стаканом в руке и слушал крик совы, обосновавшейся на вязе в дальнем конце дворика, его главной достопримечательности. Здесь, в зеленой прохладной тени, ему казалось, что город остался за тысячу миль. Томас подозревал, что он ждет этих моментов с таким же нетерпением, как его ученики мечтают о лете.