Андрей Курков - Город для отдыха героев враждующих армий

 бабушка. Мы как раз в то время уезжали в Америку и бабушка пересматривала

 семейные фотоальбомы, решая, какие снимки брать, а какие выбрасывать. Она

 очень спешила уехать, предвидя, какие в скором будущем выстроятся очереди

 перед посольствами развитых стран. Правда, бабушка признавалась потом, что

 мы поспешили. Можно было пожить в Польше еще лет пять-шесть, но, как

 говорят на родине отцовской ссылки - "после драки кулаками не машут".

 В Америке я получил достаточное образование, чтобы иметь обо всем

 собственное суждение. С Америкой же связано мое первое и, слава богу,

 последнее великое заблуждение о сути патриотизма. Поддавшись на

 "патриотические" воззвания, я оказался в первом эшелоне ограниченного

 контингента американских войск во Вьетнаме. Плывя по океану, мы пели

 прекрасные, бравурные песни. Чувствовали себя героями-конкистадорами. Мы

 плыли защищать хороших вьетнамцев от плохих вьетнамцев. Но мы-то не знали,

 что внешне хорошие вьетнамцы ничем не отличаются от плохих, как не

 отличаются внешне и хорошие американцы от плохих американцев. Прозрение

 пришло ко мне, но прежде я убил несколько "плохих" вьетнамцев, укокошивших

 моего приятеля. С трудом я тогда избавился от поразившей меня первобытной

 бациллы мщения.

 Так я разлюбил Америку. Я ушел к "плохим" вьетнамцам. Я предложил им

 свою помощь. Хотел учить их английскому, польскому языкам. Но они просили

 меня научить их побеждать американцев. Так я разочаровался и в них.

 Оказавшись меж двух воюющих сторон, я представлял собой третью

 невоюющую и этим, должно быть, сильно раздражал обе стороны. Обе стороны

 объявили награду за мою голову, которая в данном случае никакой

 стратегической или иной ценности не имела, тем более, что никакие секреты

 известны мне не были. И я бежал, скрываясь от всех вооруженных людей.

 Я бежал несколько лет. Бежал в сторону Ближнего Востока. По дороге

 мне шесть раз предлагали участие в военных действиях за "правое дело". В

 пяти случаях отказаться было невозможно, отказ был равнозначен

 самоубийству. И я снова одевал какую-то военную форму, получал какое-то

 оружие и в очередной раз ожидал удобного момента, чтобы дезертировать из

 неизвестной мне армии. Однажды я забыл сбросить форму и несколько дней

 пробирался по руслу высохшей реки, пока не добрался до маленького селения.

 Я постучал в первую попавшуюся мне глинобитную хижину, хотел попросить

 воды. Открывшая дверь арабка так громко завизжала при виде меня, что в

 следующие две минуты за моей спиной собралась вся деревенька. Они так

 радостно галдели, показывая на меня пальцами к что-то рассказывая своим

 детям. Потом они начали меня одаривать лепешками и урюком. Дошло до того,

 что меня на руках отнесли в самую высокую хижину, где и оставили на ночь.

 Однако поздно ночью, когда я видел один из самых мирных своих снов, эти же

 люди меня растормошили, знаками показав, что мне надо срочно убегать.

 Когда я в темноте с мальчонкой-проводником выходил из деревеньки, до моих

 ушей донесся гул танков, подходивших с другой стороны. Мальчонка довел

 меня до русла высохшей речки и умоляюще заглянул мне в глаза, одновременно

 схватившись своей ручонкой за автомат. Я понял его просьбу и снял автомат

 с плеча. Пройдя километров пять, я услышал стрельбу со стороны покинутой

 мною деревни. Позже я сообразил, что причиной радости местных жителей была