Олег Игнатьев - Мертвый угол

Словно угадав мотив его воспоминаний, Слакогуз поправил кобуру на животе, раззявил рот: зевнул.

— Райку не видел?

Вопрос был в самом деле неожиданным, не в бровь, а в глаз.

Климов смутился.

— Математичку?

(«Райкой» они прозвали учительницу по математике, поскольку так ее выкрикивал по имени, звал-вызывал из класса муж-алкаш, бывший учитель физкультуры.)

— Не-а, — снова разодрал зевотой рот и повернулся Слакогуз. — Другую. Немоляиху. Она сейчас на выселках живет.

— Нет, не встречал, — ответил Климов. — Я ведь только утром заявился. Сразу же сюда…

— Лахудра, каких свет не видел.

Слакогуз оценивающе взглянул на Климова. Следил, ударил ли по нервам или нет? В глазах его, как в супе, плавали жиринки.

— Пьет? — чтоб н е прервался разговор, нарочно равнодушно спросил Климов, и Слакогуз, присев на подоконник, подтвердил:

— Как сучка пьет. И хлопцев портит с самой школы. Лечили мы ее, хотели посадить, а бабы ее били… смертным боем. Грозили дрын заборный ей забить куда поглубже — ни фига! Опять, паскуда, за свое. Мать схоронила, закопала, во дворе бурьян выше трубы. Садит один картофель и не копает. Зимой снег разгребет, ломом из земли наковыряет — на поесть, и все дела. И ребятни набабила, наверное, штук пятнадцать, и все — мертвые!

Слакогуз перед собой чиркнул по воздуху ладонью, словно подвел черту.

— Вчистую скурвилась. Но ей и это — тьфу! Вылупится ребятенок, она его немого-синего в помойную цибарку — шмяк! — ведь дома всех рожает, не в больнице, — и на огород. Станет враскорячку, ямку выгребет руками или тяпкой, и туда его! и с тем! И снова подол в зубы… Собаки воют, а ей, падле, хоть бы что. Хочешь, проведай.

Раньше Слакогуз себе такое не позволил бы, знал, что удар у Юрки Климова освоен не пацанячий, а мужской. Сейчас же знал, что Климов от него зависит, пусть не полностью, но все же, вот и намекнул с издевочкой на давнюю его любовь к этой… да, ладно! Главное, смолчать, не дать понять, что ты и вправду уязвлен, не столько предложением проведать, сколько позорной жизнью той, чье имя было музыкой, восторгом наваждением… Еще одна зачеркнутая временем судьба! Перелицовка красоты в уродство.

— Да, ну, — придвинул телефон к себе поближе Климов, — некогда мне заходить, спилась и Бог с ней, у меня своих забот по горло… Может, все-таки оформишь справку?

— Не могу.

— Не хочешь, — подольстился снова Климов.

— Не канючь.

Слакогуз отвел за локоть Климова в сторонку, умостился в кресле, в своем кресле, за своим большим столом, в своем служебном кабинете, и у ног его потрескивал большой, как чемодан для заграничных вояжей, немецкий электрический камин.

Туфли он расшнуровал.

Наверное, уже ноги отекали.

С трудом, но все же подавил зевоту. Передернулся лицом, всем телом. Потянулся к шариковой ручке, вспомнил, что нет стержня, клекотно ругнулся, полез в стол…

Когда зазвонил телефон, Климов первым поднял трубку. Голос был мужской, с приятной хрипотцой:

— Здравствуй, Миша.

Климов отдал трубку Слакогузу.

— Кто это?

— Не знаю.

Слакогуз налег локтями на свой стол.

— Я слушаю… Да, здравствуй… Ерунда… Да так, один… Пустяк… Ему ни до чего… бабку хоронит… да… как говорили… Приехали… Достали… Разместили… Сделаю… Как скажешь… Выезжаю.

Он осторожно опустил трубку и поднялся. Лоб побледнел, а губы посерели. В глаза старался не смотреть.

— Прости, не до тебя. И указал на дверь.

— Сам понимаешь, служба. Некогда мне путаться в твоих соплях. Бывай!

Короче и обиднее не скажешь.

— Как тебя найти?

— Звони сюда.

Климова, словно щенка, вышвыривали вон.

— Ладно, до встречи.

Он все же запомнил код и номер судмедэкспертизы.

«Верно Петр сказал, с ним говорить, что в гнилой требухе ковыряться», — покидая кабинет, с ожесточением подумал Климов и выругался в адрес Слакогуза.

— Краб лупоглазый.

Он даже не заметил, что выругался вслух.

Шедший впереди него квадратный здоровяк повернул голову.

— Ч-иии-в-ооо?

Угрюмый подбородок двинулся вперед. Глаза с мутнинкой, чуть раскосые. Амбал, но не Сережа. Не санитар из психбольницы. Но, видимо, один из тех, кто ехал в «рафике»… или сидел утром в кафе, спиной к нему…

— Ты это… мне-е-е?

Амбал с наигранной печалью в голосе ткнул себя пальцем в грудь и начал отводить плечо для локтевого выпада.

У Климова и так внутри все клокотало, а тут еще нарочно задевают… Он не выдержал.

— Гуляй, — и сделал шаг в обход, — не до тебя.

Удар, задуманный здоровяком, прошел впустую. В том смысле, что за локтем двинулись плечо, лопатки, пятки — и амбал исчез. Под грудой досок, балок и побитой черепицы.

Задавленно вскрикнул петух, и две хохлатки вырвались на волю.

Хлипкий был курятник, что и говорить.

Взметнувшиеся пыль и перья оградили Климова от любопытных.

Отряхиваясь на ходу, он быстро завернул за почту, перемахнул через забор, отбился от собак, метнувшихся за ним, спокойным шагом пересек товарный двор кафе, зашел в аптеку, купил две упаковки аналгина, пару таблеток сразу разжевал, зуб все же беспокоил, с трудом, но проглотил горькую массу, вышел вслед за стариком в зеленой шляпе, глянул в сторону кафе — парней и «Мерседеса» уже не было, только швейцар никак не мог принять на грудь футбольный мяч.

«Приехали… Достали… Разместили», — вспомнились отрывистые фразы Слакогуза, и Климов сплюнул. Все-таки таблетки были горькие.

Постучав в стекло, он разбудил уснувшего Петра, обрисовал ему всю ситуацию со справкой, тот озабоченно поскреб залысину, сказал, что надо поспешать: еще день-два и тело завоняет и, вообще, не по-людски, а Слакогуз известный гад, крючок и зуботыка, надо будет с ним не так поговорить, и в экспертизу нужно дозвониться, непременно…

— Ты, вот что, — выслушав его, предложил Климов, — езжай домой, поешь, а я тут попытаюсь дозвониться…

— Не пойдет, — ответил Петр. — Крутиться, так уж вместе.

Климов глянул на приборную доску.

— Бензина хватит?

Петр кивнул.

— Еще с собой канистра.

— Хорошо.

Жанна Георгиевна разрешила позвонить, за что он выразил ей благодарность от себя лично.

— Не за что.

— Спасибо.

Набирал номер телефона, Климов пожалел, что нет с собой его служебного удостоверения. Так всегда бывает. В чем нуждаешься, того и нет.

После набора первых трех цифр шли прерывистые гудки зуммера, и так всякий раз, сколько бы Климов не набирал…

Жанна Георгиевна прошлась по кабинету, расправила на вешалке свое пальто, сняла, продула и встряхнула норковую шапку, опустила на рогульку вешалки, приподнялась на носочки, осмотрела себя в зеркало (Климову стало неловко за свою щетину, вечером надо побриться), вернулась к вешалке, сняла и умостила белесо-дымчатую шапку на журнальный столик, полюбовалась чудным мехом. Климов глянул на часы, время обеда, он задерживал Жанну Георгиевну, ему на это намекали, но что он мог поделать, если номер не соединялся, и вообще, все шло не так, как он предполагал.