Олег Игнатьев - Мертвый угол

— Я «Медик», — услыхал Климов голос санитара Сережи. — Как наверху?

— Спокойно.

— Зато у рудника убито пятеро. — В тоне «Медика» звучал укор. — Похоже, что «Могильщик» не один.

— Один, — запротестовал Климов. — «Могильщик» один. Его уже загнали в угол, скоро доберутся.

— Ладно, я на месте, — сказал «Медик». — Жду тебя с Мишаней. Кстати, где он? Рация молчит, его не слышно.

— С девкой возится, — ответил Климов. — Наверху.

— А ты где?

— В вестибюле.

— Подходи.

— Иду, — предупредил Климов и выключил рацию. Приятно, черт возьми, иметь на свете двойника! и зваться «Чистым»!

Климов побежал.

Не быстро, но поспешно. Держа в руках фонарик и ловя глазами луч.

«Шестнадцать. Сорок. Сорок восемь. Двадцать. Тридцать девять, — считал он про себя, — а может, тридцать три, а может, все же, восемь». — Последняя цифра кода была в голове «Медика».

И это раздражало.

Террор — такая кухня, на которую не всякого пускают. Кто-то грамотный руководил, подсказывал и направлял ход акции. Наваристое хлебово затеял. Хитрую придумал рецептуру.

Климов постоянно открывал в слаженном механизме террора что-то новое. Поражали дисциплина, боевая выучка, профессионализм. И — никакого мародерства. Магазины не грабили, по домам не шныряли, шмон не устраивали.

Прикидывая в уме, как лучше провести захват «Медика», он перешел на шаг, осторожно свернул вправо, выключил фонарь.

Он понимал, что где-то здесь, в ближайшем переходе — бункер, возможно, перед бункером есть что-то вроде тамбура, санпропускника, своеобразный фильтр, через который посторонний в бункер не проскочит, не пролезет и не просочится. Значит, с «Медиком» придется повозиться. Ни один уголовник не сдастся добровольно, без сопротивления, если ему уготована смерть, и торг, как говорится, неуместен.

Климов это знал прекрасно. Имел опыт. Осознавал, что схватка может быть смертельной. Жизнь настолько шероховата сама по себе, что надеяться в кровавой катавасии на гладкий исход дела легкомысленно. Может быть, придется завершать дело Петру, может быть, придется Климову попозже выковыривать «занозы», — так про себя он именовал пули, чтобы излишне не драматизировать события. Как бы там ни было, а у него поставлена рука. Не было случая, чтобы он не выбил тридцать из тридцати. А ближний бой ему вообще не страшен: только что проверил, разогрелся, убедился в своей силе. И вообще, он знает и умеет то, чего ни в одной книге не найдешь, не выучишь и не запомнишь.

Автомат был за спиной, «Магнум» — за поясом, «Макаров» — в кобуре под мышкой, клинок в ножнах, а руки свободны. Главное — руки и немножечко актерства.

«Они запаникуют, обязательно запаникуют, — подумал Климов об охранниках в бункере и осторожно двинулся вперед. — Нет ничего страшнее неопределенности. Механика террора — штука страшная. Выматывает нервы до предела. А сообщество убийц, вообще, по сути дела, невозможно. Перейдя черту добра и зла, они на время зависают в пустоте. Над бездной страха. Лучший их советчик — страх за свою шкуру».

— Стой! — в грудь Климова уперся автомат. Из-за угла шагнул охранник без лица. — Назад и на пол!

«В черной маске», — догадался Климов и нырнул под автомат.

Охранник отлетел к стене, ударился затылком, развернулся — Климов бил расчетливо и сильно. Вырвал автомат. Крутнулся. Никого. Ударил ногой в маску, врезал в челюсть, ткнул прикладом в пах, стволом распялил рот:

— Ни звука, парень! — и еще раз, точно, резко рубанул ботинком шею. — Отдыхай.

Охранник застонал и сполз на землю.

— Хватит, сука…

— Тихо! — выдернул клинок из ножен Климов, поднес к горлу. — Кто на стреме?

— Гойда и Лисак.

— Твоя кликуха?

— Пластырь.

— Где пахан?

— Который?

— «Медик», — сказал Климов и зажал рот Пластырю. Послушал. — Отнял руку. Вытер липкую ладонь о куртку. Посмотрел на парня.

— «Медик» в яме, — сказал тот и сразу пояснил. — С охраной в бункере.

— Сколько их там?

— Осталось двое.

— А где третий?

— Дуба врезал.

Только теперь до Климова дошло, что третьего он отравил заместо «Медика», совсем сбился со счета, все забыл.

— Лисак и Гойда в бункере или в предбаннике? — засунул клинок в ножны Климов и прижал коленом дернувшееся бедро Пластыря. — Спокойно.

Тот медленно стянул маску с лица, рычаще схаркнул кровь и высморкался на стену.

— В предбаннике.

— Пароль?

— Гасить любого.

— И «Чистого» и Слакогуза? — спросил Климов.

— Нет, — ответил Пластырь. — Этим можно.

«Им уже нельзя», — подумал Климов и еще раз локтем надавил на горло захрипевшего охранника. Тот булькающе засипел, и ноги его судорожно-дробно застучали пятками по полу.

Через несколько секунд все было кончено.

Климов поднялся.

— Это справедливо, — про себя подумал он и угнетенно хмыкнул: поймал себя на том, что фраза прозвучала вслух. А сами с собой вслух обычно разговаривают старики и чокнутые. — Никакой я не старик, — уже нарочно, внятно сказал Климов и остался доволен услышанным.

Все его действия были подчинены такой твердости и неумолимости, что для сантиментов в его сердце просто- напросто не оставалось места.

«Лучше стать зверем, чем гнидой, — почти невесомо, затаив дыхание, можно сказать, на цыпочках подкрался Климов к тамбуру бункера и приложил ухо к двери. — Лишь бы спасти людей».

Голоса были глухими, но кое-что расслышать было можно. Судя по интонациям и фразам, говоривших было много. Человек пять, не меньше.

«Или Пластырь обманул, или «Медик» сидит в тамбуре, — подумал Климов и постарался уловить смысл разговора. — Одно из двух, скорее всего, первое».

В чистосердечности ответа Пластыря он сомневался. В серьезном деле нет понятия «поверил». Естественно, и «Медик» никому не верит, держит всех рядом с собой. Свою охрану. Заодно хочет иметь перед глазами «Чистого» и Слакогуза. Ждет их, нервничает, костерит сообщников за долгую отлучку, знает, что они ему не верят так же, как и он не верит в них.

«Если «Медик» в тамбуре, прикинусь валенком, а если нет, прикинусь сапогом», — подбодрил себя Климов и услышал чей-то хриплый голос, донесшийся из-за двери.

— Интересно, у мартышек бляди есть?

Климов вскинул брови, подумал, что вопрос, конечно, интересный, и с размаху влетел в дверь, сжимая автомат.

— Атас! В городе «Альфа»!

Заполошного крика не вышло. Скорее, получился громкий сип. Словно те несколько минут, пока он возился с сейфом в дымной комнате, опалили ему горло.

«Медика» в тамбуре не было. Лишь четверо мордоворотов. Их освещал фонарь, привязанный под потолок к шнуру электролампы. Слева на сцене — пожарный щит. Багор, топор, ведро. А справа — бункер. Металлическая дверь. Громадный вентиль вместо ручки.