Олег Игнатьев - Мертвый угол

Глаза уже привыкли к темноте, и Климов с «Медиком» ускорили шаги. Друзья-приятели, если взглянуть со стороны, а если вдуматься… Никогда еще в жизни Климов так не рисковал. Клал голову на плаху.

«Оскорбление действием действительно оскорбление», — вспомнилась глупая фраза, услышанная неизвестно когда и неизвестно по какому поводу, и Климов укоряюще подумал, что умные стараются не рисковать, что умные…

— Последний поворот, — шепнул «Медик» и протянул руку за телефоном. Пальцы его дрожали.

Климов протянул ему рацию и фонарик.

— Постарайся ослепить хотя бы одного.

— Там очень узко.

— Вот и хорошо.

«Медик» был крупнее Климова, шире в плечах и выше почти на голову. Шел он, понятно, скованно, едва передвигая ноги, но и торопить его было нельзя: он тоже рисковал — собственной шкурой.

Как только свернули за угол, послышался суровый оклик: «На пол!» и одновременно с этой командой вспыхнул в руках «Медика» фонарь. Включился телефон:

— Гюрза! Я «Цмос»! «Зиновий»! Слышишь?

Краем глаза Климов уловил стоявших впереди охранников и моментально выпалил из двух стволов в их силуэты. Стрелял в головы. Навскидку. Словно в тире. Громкий стон заставил пальнуть снова.

— Гюрза!

«Медик» присел и оглушенно замотал башкой. Фонарь он выронил, и тот сразу потух.

— Я «Медик»…

— Хватит! — крикнул Климов и рванул вперед, стреляя на бегу по-македонски: сразу из обоих пистолетов.

Ответа он не слышал.

Получилось.

Для верности Климов в упор добил живучего охранника, схватившегося вдруг за автомат.

Выдернув из его пальцев мощный фонарь, Климов включил его и осветил убитых. Он был убежден, что сразу подстрелил обоих, но убежденность не мешала сомневаться.

У одного глаза остекленели и уперлись в потолок. Другой лежал ничком — тянулся к автомату.

Две лужи крови подтекли под ноги Климова и медленно соединились. Можно было проходить в восьмую штольню.

Поджидая приближавшегося «Медика», он перезарядил пистолеты, вставил в обоймы новые патроны, сунул « Мака ров» под мышку, в кобуру, перекинул «люгер» в левую руку и забрал у подошедшего «Медика» молчавший телефон.

— Он слышал выстрелы? — спросил о Зиновии Климов и услышал:

— Конечно.

— Что ты сказал?

— Сказал, что «Чистый» крутит мельницу: расстреливает мародеров.

— А он?

«Медик» пожал плечами.

— Ему что? Трупом больше, трупом меньше… не имеет, собственно, значения. Наоборот, благодарил. Сказал, что наша доля гонорара будет больше.

— Выходит, ультиматум принят? Ваши требования удовлетворят?

— Посмотрим, — уклончиво ответил «Медик». — Еще крутят.

— Ладно, — сказал Климов и, отобрав телефон, снял с пояса лежавшего ничком охранника наручники. — Давай свою культю.

Приковав себя к «Медику», он с постным лицом скромника и недотепы потянул того к решетке входа в штольню. Луч фонаря направил в подлые глаза.

— Код не забыл? Какая там последняя цифирь?

«Медик» зажмурился и отвернул лицо.

— Тридцать восемь.

— То-то, — удовлетворенно произнес Климов и, нашарив в одном из карманов убитых связку ключей, стал подбирать нужный к замку. Теперь он действовал спокойно и уверенно.

Отворив решетку, Климов потянул «Медика» дальше и вскоре они оказались перед входом в бомбоубежище, о чем гласила соответствующая надпись. К этому же входу вел еще один туннель, только намного шире, с узкоколейной рельсовой дорогой, уводящей в темень. Туда, где был центральный вход в рудник, где шел неравный бой Петра с охраной. С той стороны все время доносились выстрелы.

«Найду взрыватель и пойду ему на помощь», — решил Климов и потянул на себя дверь бомбоубежища.

Спертый воздух и гул голосов в кромешной темноте напомнили об участи заложников. Кое-где, в глубине штольни, чадили слабенькие огоньки. Никто не догадался взять с собою фонари или же свечи.

Войдя в бомбоубежище, Климов уже знал, что будет делать.

— Федор Дерюгин, на выход! — как можно спокойнее и, вместе с тем, довольно громко крикнул Климов, и тотчас эхом его зова покатилась волна окликов: — Дерюгина! На выход! Федора… Зовут. Ау, Дерюгин!

Климов осветил дверь седьмой штольни, показывая этим самым, куда должен подойти Дерюгин, и сразу отошел в сторонку, выключив фонарь. Еще нельзя было стоять на одном месте.

— Вот это кукрыниксы! — раздался громкий голос Федора, и Климов вновь включил фонарь, направил на себя. — Двигай сюда.

Кратко объяснив ему, в чем дело, он отдал ему свой автомат, сказал, где можно взять еще, и попросил лишь об одном:

— Ни звука. Никому. Начнется паника и все взлетят на воздух. Понял?

— Всесторонне.

— Тогда, вперед. Налево и на выход. Помоги Петру, а я тут похимичу. Только знай: он в «камуфляже», как и я.

— Нештяк. Прорвемся.

— Сперва узнай, потом стреляй. Да плащ мой скинь. Он светлый.

— Ну, якорная щель! — беззлобно возмутился Федор. — Это ясно.

— Тогда, с Богом!

Было видно, что он умеет оценивать момент, быстро разобрался в ситуации. К тому же, несмотря на крупное телосложение и видимую безалаберность, двигался он мягко, точно и неслышно.

«Медик» стоял молча, делал вид, что его нет.

Держался у стены.

— Теперь в восьмую, — шепнул Климов и, осветив себе дорогу, скользнув по каменной стене бомбоубежища лучом, вновь выключил фонарь. — Пошли наощупь.

— Скажите, что там на земле? — раздался женский голос.

— Правда, что там? — сразу же заволновались в темноте.

— Где все те, которых увели?

— Уже идет эвакуация?

— А почему нет света?

— И воды!

— Воды! У нас здесь дети!

Климов придал голосу сочувственно-начальническую ин тонацию и успокоил всех одним четким ответом.

— Утром будет все. Я обещаю.

Кто-то еще что-то выкрикивал, но Климов слушал и не слышал, словно с головой ушел под воду. Надо было пробираться к восьмой штольне. И вообще, любое несчастье можно превозмочь, если пренебречь земными радостями. Жизнь — это облако, в тени которого не спрячешься.

Идя вдоль стены, Климов неожиданно нащупал металлические поручни какой-то крепкой лесенки, ведущей строго вверх, остановился, пошатал, попробовал, надежно ли приварена она к ребристой арматуре и, сняв браслет наручника со своего запястья, примкнул его к скобе одной из перемычек.

— Подожди, — шепнул он «Медику» и, ничего не объясняя, ударил рукояткой пистолета ниже уха. Тело его обмякло, точно тряпичная кукла. Пришлось подхватить и уложить на пол.

Лучше выглядеть пронырой, нежели тюхой.

Пренебрегая своей безопасностью, он прежде всего пренебрегал жизнью людей. А этого он допустить не мог.

Освободившись на время от ненужного поводыря и соглядатая, Климов двинулся дальше, ежесекундно ожидая нападения или же выстрела. Особенно опасность возросла, когда он свернул за угол. Стал приближаться к перемычке восьмой штольни, к ее входу.