Джон Харт - Король лжи

Ощутив боль, я посмотрел вниз на свои руки, так сильно сжимающие край раковины в кухне, что они стали обескровленными. Я расслабил их, и руки стали гореть, но боль уже была не такой сильной. Я стал заталкивать обратно в прошлое образы той ночи, где теперь и собирался их держать. Я был дома, Боун – на заднем дворе, а Эзра мертв. Снаружи послышался шум мотора, и я подошел к окну в прачечной. По подъездной дороге медленно двигался автомобиль, который я узнал, и в этот момент я подумал о судьбе и ее неотвратимости.

Моя жизнь превратилась в греческую трагедию, но я сделал то, что считал необходимым, – попытался сохранить семью, спасти то, что осталось. Я не мог знать, что Эзра будет убит, что Джин станет презирать меня; но есть бесспорная точность факта. Мать мертва. Эзра тоже. И это уже ничего не изменит – никакое ощущение собственной вины и бесконечной боли. Что сделано, то сделано, конец гребаной истории. Поэтому я еще раз спросил себя, что делал не раз: сколько стоит этот выкуп и где его найти. У меня не было ответа, и я боялся, что, когда придет время, мне не хватит сил заплатить эту цену. Вот так, стоя в этом пустынном доме, я обещал самому себе, что когда все минет и я оглянусь назад, то не буду уже ни о чем сожалеть.

Я молил, чтобы хватило сил.

Потом я вышел наружу и увидел детектива Миллз, ожидающую на подъездной дороге.

– Будет лучше, если в ваших руках не окажется ключей от автомобиля, – сказала Миллз, как только я ступил на твердый бетон и зажмурился от яркого луча света, отраженного от ее ветрового стекла. Я повернул руки ладонями вверх, показывая, что они пусты.

– Расслабьтесь, – успокоил я ее. – Я никуда не собираюсь уезжать. – На ней были свободные брюки коричневого цвета, ботинки на низком каблуке и солнцезащитные очки. Как всегда, из-под ее пиджака виднелась рукоятка пистолета. Это был автоматический пистолет. Рукоятка была отделана деревом разных цветов – я никогда не замечал этого прежде. Я пытался вспомнить, застрелила ли Миллз хоть раз кого-нибудь. Во всяком случае, у меня не было сомнения, что нажать на спусковой крючок она может.

– Бог свидетель, Ворк, я не знаю, что делать с вами. Если бы не Дуглас, мы разбирались бы с вами в полицейском участке. У меня нет терпения наблюдать за вашими действиями подстреленной птицы. Все это ерунда. Вы мне расскажете о том, что знаете и что собираетесь делать теперь. Я понятно изъясняюсь?

На ее лице была заметна усталость, которую не мог скрыть даже толстый стой косметики. Я вытряхнул из пачки сигарету и прислонился к ее автомобилю. Не знаю, как она справлялась с этим делом, но у меня появилась идея.

– Знаете, почему адвокаты теряют свои дела? – спросил я ее.

– Потому что находятся на неправильной стороне.

– Потому что у них глупые клиенты. Я наблюдаю такое все время. Они сообщают полиции о таких вещах, от которых потом не могут отказаться, о том, что может быть неверно истолковано, особенно когда на них оказывают давление, чтобы расстроить дело. – Я прикурил сигарету, посмотрел вниз на проезжающую мимо санитарную машину с отключенной сиреной. – Это всегда поражало меня. Они думают, что их сотрудничество убедит полицейских перевести внимание на кого-то еще. Это так наивно.

– Но это позволяет таким людям, как вы, держаться в бизнесе.

– Это так.

– Вы собираетесь говорить со мной или нет? – требовательно спросила Миллз.

– Я уже говорю с вами.

– Не будьте самоуверенны. Не сегодня. На это у меня нет терпения.

– Я читал газеты, и я в этом бизнесе довольно давно. Я знаю, под каким давлением находитесь вы. – Миллз смотрела в сторону, как будто отрицала то, что я говорил. – Будь я самоуверен, то не открыл бы рта.

– Вы не захотите быть на моей плохой стороне, Ворк. Это я могу вам обещать.

– Дуглас мне говорил.

Углы рта Миллз дернулись от переполнявших ее эмоций.

– Дуглас не по этой части.

– Он просто велел мне сотрудничать. – Миллз скрестила руки на груди. – Мы собираемся быть откровенными? – спросил я. – Без дерьма?

– Никаких проблем.

– Я буду столь же честен с вами» как вы – со мной. Справедливо? – Она кивнула. – Я – подозреваемый? – задал я вопрос в лоб.

– Нет, – ответила она без колебаний «и я знал, что она лжет. Я готов был рассмеяться по поводу ее бесхитростности, но получился бы уродливый смех.

– У вас есть подозреваемые?

– Да.

– Кого-нибудь из них я знаю?

– Всех, – сказала она, механически повторяя слова окружного прокурора. Я думал о Джин и молил Бога, чтобы Миллз не зашла слишком далеко в своем интервью с Кларенсом Хэмбли.

– Вы разузнали о деловых отношениях Эзры? О бывших клиентах?

– Я не могу говорить о расследовании.

– Я знаю, что вы разговаривали с Хэмбли, – заявил я, внимательно наблюдая за ее реакцией и ничего не замечая – тот же упрямо сжатый рот и непреклонный взгляд, который я не мог уже видеть. – Вы знаете о завещании. Кажется, у меня есть пятнадцать миллионов причин, почему вы должны смотреть на меня, как на убийцу.

– Вот уж этот Хэмбли. Напыщенный пустозвон. Его следует научить держать рот на замке. – Наблюдая за ней, я наконец понял, почему она так ненавидела адвокатов. Она не могла их запутать, и это убивало ее.

– Точно, – поддакнул я. – Так я не подозреваемый?

– Дуглас велел отступиться от вас. Он говорит, что вы не могли убить отца, даже из-за денег. Но я не вижу никакого другого мотива.

– Но вы искали.

– Искала.

– И вы согласны с этим?

– Пока вы откровенны со мной, я позволю Дугласу приводить свои доводы. Пока. Но, в конце концов, это мое расследование. Будете меня дергать, и я наброшусь на вас так, что ваши друзья будут истекать кровью. Это ясно?

– Совершенно. Что еще вы узнали у Хэмбли? – Я старался не показать ей, насколько эта информация привела меня в отчаяние.

Миллз пожала плечами.

– Ваш отец был несказанно богат, и если вы не убивали его, тогда вы – единственный удачливый ублюдок.

– Это просто деньги, – сказал я.

– Хорошо, – согласилась она. – Просто деньги.

– Так мы собираемся заняться делом?

– Да. Прекрасно. По времени пора.

– Тогда приступаем, – предложил я«– Барбара, вероятно, скоро будет дома, и я не хотел бы ее в это вовлекать.

– О, я поговорю с Барбарой, – произнесла Миллз многозначительно, давая понять, что она тем не менее остается полицейским.

– Но несколько позже, хорошо? Поехали.

Она сняла пиджак и бросила на заднее сиденье. В ее автомобиле пахло теми же духами, напоминавшими перезрелые персики, запах которых я помнил со времени пребывания в больнице. У нее было обычное радио полицейского и дробовик, закрепленный на приборной панели. По радио неслась всякая болтовня, и она выключила его, пока мы спускалась вниз по подъездной дороге. Краем глаза я изучал ее: наручники, газовый баллончик и запасная обойма на поясе, расстегнутая рубашка, в разрезе которой виднелась светлая бретель лифчика, который не сочетался со всем остальным на ней. Мускулы хорошо выделялись на ее лице, и я подозревал, что ей доставило бы больше удовольствия взять меня под стражу, нежели сопровождать по городу на своем служебном автомобиле. Я подумал о том, что она хороший полицейский и мне следует осторожнее относиться к своим словам.