Джон Харт - Король лжи

Открыв дверцу, я поднял глаза и увидел Барбару, стоящую у стены дома и с бесстрастным лицом наблюдающую за мной. Мне нечего было ей сказать. Возможно, мои глаза сказали все.

Потом я забрался в кабину, завел двигатель и нажал на газ. Я сдал назад и направил грузовик к выходу. Внезапно моя вселенная изменилась: откуда-то наехали автомобили, заполнив стоянку. Зажженные фары. Униформы. Меня заблокировали, окружив транспортом.

Никто не вытащил оружия, но я видел пистолеты, и мое сердце екнуло. Мне стало трудно дышать; я знал, что случилось. Потом Миллз появилась возле моей дверцы и постучала в окошко, ее лицо было удивительно пустым.

Бесчисленное количество раз я мысленно проигрывал эту сцену: лежа с открытыми глазами ночью, чувствуя скрежет колес, такой резкий и неослабевающий. Тем не менее я думал, что этого никогда не случится, однако всегда представлял себе, как будет ликовать Миллз. В любом случае неизвестность была невыносима.

Я опустил стекло, не чувствуя своих рук.

– Не могли бы вы заглушить двигатель и выйти из автомобиля, пожалуйста. – Голос незнакомца.

Я сделал то, что меня попросили, и земля под ногами показалась мне эластичной.

Миллз захлопнула за мной дверцу грузовика, и я отчетливо слышал этот звук – хлопок закрывшейся металлической двери. Офицеры в форме расположились по обе стороны от меня; я их не знал и понял, что Миллз, должно быть, выбирала их лично.

Миллз продолжила, и, пока она говорила, мне скрутили руки, положили на капот моего собственного транспортного средства.

– Джексон Пикенс, вы арестованы в связи с убийством Эзры Пикенса. Вы имеете право хранить молчание…

Металл был твердым и холодным. Я увидел ржавчину, которую никогда не замечал прежде. Услышал запах собственного дыхания. Услышал бормотание и понял, что это обращено ко мне:

– Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде…

Подняв глаза, я увидел Барбару. Она все еще стояла у стены дома. Ее лицо было таким же пустым, как у Миллз, но что-то исказило его черты, – что-то, напоминавшее гнев.

Я почувствовал, как наручники сжали мои запястья. Кто-то потянул меня вверх, схватив сзади за рубашку. На тротуаре собрались люди. Я посмотрел назад, когда Миллз закончила зачитывать мне мои права.

– Вы имеете право на адвоката. – Здесь она оторвалась от карточки и заглянула мне в глаза. – Если вы не можете позволить себе ни одного, вам будет назначен тот кто будет вас представлять.

Мне не хотелось смотреть на нее, поэтому я уставился в небо, внезапно вспомнив о ястребе, которого видел с моста. Но сейчас небо было пустым, и если в нем было спасение, то оно находилось в том месте, которое я не мог видеть.

– Вам понятны ваши права, как я вам объяснила?

Наконец я посмотрел на нее.

– Да. Понятны. – Голос еще одного незнакомца.

– Обыщите его, – велела Миллз, и снова на меня легли чьи-то руки. Они прощупали меня внизу, раздвинули ноги, ощупали промежность и подмышки. Они вытащили у меня бумажник и перочинный нож. У всех на виду сняли с меня ремень. Я не был больше человеком. Я был частью системы.

И я знал, как она работала.

Меня усадили в один из патрульных автомобилей, на заднее сиденье. Снова в мои уши взрезался металлический лязг захлопнувшейся двери. Звук держался долго, когда он стих, я увидел, что толпа выросла, а Барбара ушла. Она не хотела, чтобы ее заметили, но я представил себе, как моя жена смотрит в окно – одним глазом на меня, другим – на толпу. Ей необходимо было знать, кто стал свидетелем моего публичного позора.

Миллз разговаривала с несколькими офицерами в форме: мой грузовик следовало обыскать, а затем конфисковать. Меня должны были отвезти в тюрьму графства Райуэн и обработать. Я знал эту процедуру.

Меня бы раздели, прощупали все части тела и одели в свободный оранжевого цвета комбинезон. Мне дали бы одеяло, зубную щетку, рулон туалетной бумаги и пару ношеных шлепающих сандалий. Мне присвоили бы номер. Затем выделили бы камеру.

Скорее всего, сразу же провели допрос, и я бы знал, к чему следовало готовиться.

Но именно сейчас это не имело значения. Я не мог этого видеть. Я видел Ванессу и то, какую она испытывала боль, оттого что я не сумел поехать следом за ней.

Как долго бы она ждала, прежде чем закрыть дверь навсегда?

Ответ был предрешен.

Не долго, подумал я.

Если вообще ждала бы.

Я подумал о Джин и постарался сохранить спокойствие. Причины, сказал я себе. На это есть причины. Хорошие. Если не я, то Джин. Я сосредоточился на этом. Это был только первый шаг. Они везли меня в камеру предварительного заключения, не в тюрьму. Еще никто не обвинил меня.

Но я не мог дурачить себя долгое время и, как только мы поехали, стал ожидать, когда меня настигнет «страх, который потеет».

Комната была квадратная, лампы в проволочных сетках, пахло потными ногами. Согнутые от времени черные плиты линолеума пружинили на полу и создавали странное ощущение, будто их скрутили гигантские руки и я не понимал, было ли оно результатом плохой конструкции или моего настроения. Комната находилась в дальней части отделения полиции, и, подобно таким же комнатам в тюрьме, она была с зелеными стенами, в ней стояли два стула и металлический стол. Еще здесь имелось зеркало, и я знал, что Миллз стоит позади него. Она тоже знала, что я осведомлен об этом, и все выглядело ужасно глупо.

Несмотря ни на что, я почувствовал, как странная улыбка расплылась на моем лице. Возможно, потому что я знал о своем алиби. Если бы я сломался, у меня появился бы предлог, все стало бы сюрреалистичным. Вероятно, я не понимал, насколько близко к краю я находился.

Меня провели по бетонному коридору, сняли наручники и оставили одного. Я сидел там в течение часа, но не прикоснулся к кувшину с водой на столе. Слышал, как полицейские шутили по поводу этой методики. С полным мочевым пузырем люди спешили поскорее закончить разговор и добраться до сортира. Длительное ожидание также было обычным приемом: полицейским нравилось «зарядить» человека, они любили, когда «страх потеет».

Так что я сидел не двигаясь и пытался подготовить себя, но вот чего мне действительно хотелось, так это курить. Я думал о всех своих клиентах, которым довелось до меня побывать в этой комнате.

Вошла Миллз, принеся с собой запах спелого персика. Следом за ней шел еще один детектив, я знал его в лицо, но не знал имени. Миллз села напротив меня, а он прислонился к стене, рядом с зеркалом. У него были крупные руки и маленькая голова; сунув большие пальцы в карманы, он наблюдал за мной немигающим взглядом.

Миллз выложила на стол обычные вещи – блокнот, ручку, магнитофон, манильскую [8]папку-скоросшиватель. Затем положила передо мной лист бумаги, и я узнал форму отказа Миранды. Она включила магнитофон и произнесла дату и время, идентифицировала всех присутствующих и посмотрела мне в глаза.