Джон Харт - Король лжи

– Ты уверен, что готов говорить об этом?

– Я должен.

– Она арестована.

Во мне бушевали смешанные чувства: и облегчение, и отчаяние; мне продолжало казаться, что ее предательство было сном.

– Как? – спросил я.

– Тебя нашла Миллз. В тебя стреляли дважды – в грудь и в голову. – Ее взгляд пополз вверх, и я притронулся к своей голове. Она была перевязана. – Пуля, попавшая в грудь, прошла через легкое. Второй выстрел только слегка задел голову. Сначала она думала, что ты мертв. Ты и был почти мертв. Она вызвала «скорую», и тебя отвезли в окружной госпиталь графства. В конце концов перевезли сюда.

– Так что с Барбарой?

– В санитарной машине ты пришел в сознание и сумел сообщить Миллз, кто в тебя стрелял. Она арестовала Барбару через два часа.

Голос Джин стих, она отвела взгляд.

– В чем дело? – Я знал: было что-то еще.

– Она обедала в местном клубе, как пи в чем не бывало. – Ее рука накрыла мою руку. – Мне жаль, Ворк.

– Что еще? – Мне необходимо было перейти к следующему. Я представил мою жену так ясно – потягивающей белое вино с наклеенной на лицо фальшивой улыбкой. Обед с девочками.

– Они нашли оружие в вашем доме, спрятанное на цокольном этаже вместе со значительной суммой денег и драгоценностями мамы.

– Надеюсь, Миллз не подумает, что это я положил их туда и выстрелил в себя. – Я не мог удержать горечь в своем голосе.

– Она чувствует себя ужасно, Ворк. Миллз была здесь много раз и не боится признать свою ошибку. Она хотела, чтобы я сказала тебе: она сожалеет об этом.

– Миллз сказала это?

– И оставила кое-что для тебя. – Джин встала и прошла через комнату.

– Когда она возвратилась, в руках у нее была стопка газет.

– Больше всего местных. Некоторые из Шарлотт. Ты хорошо выглядишь на снимке. Миллз даже принесла публичное извинение. – Она взяла верхнюю газету в стопке. Я увидел фотографию Барбары, которую выводили из полицейской патрульной машины. Она была в наручниках и пыталась спрятать лицо от камеры.

– Положи их вниз, – попросил я.

– О'кей. – Она сложила газеты на полу возле кровати, и я закрыл глаза. Фотография Барбары всколыхнула во мне боль от ее предательства. Некоторое время я не мог говорить. Когда я наконец посмотрел на Джин, ее глаза были словно закрыты завесой, и мне было интересно, что она видела.

– Ты знаешь? – спросил я.

– О Барбаре и папе?

Я кивнул.

– Да, знаю. И не смей приносить извинения.

Я промолчал: что бы я ни сказал, это ничего не могло изменить. Теперь это стало частью нас, так же как цвет моих волос, который достался мне от него по наследству.

– Он был ужасным человеком, Джин.

– Но теперь он ушел, поэтому позволь положить этому конец.

Я согласился, хотя сознавал, что конца не будет. Его присутствие среди нас было, подобно запаху мертвого, но не погребенного.

– Хочешь еще льда? – спросила Джин.

– Было бы хорошо.

Она кормила меня льдом, и, когда ее руки появлялись передо мной, я видел свежие шрамы на запястьях, тугие и розовые, как будто кожа на венах была сильно натянута, чтобы лучше их защитить. С Джин мы никогда этого не делали, но я подумал, что, возможно, неплохо было бы нам помолиться.

– У меня все хорошо, – произнесла она, и я понял, что она поймала мой взгляд.

– Действительно?

Она улыбнулась и снова села.

– Ты продолжаешь спасать мне жизнь, – сказала она. – Значит, она должна представлять какую-то ценность.

– Не шути, Джин. Так не шутят.

Она вздохнула, отклонилась назад, и на мгновение мне показалось, что я вспугнул ее. Граница между нами была неопределенной, и я не хотел переступать через лее. Но в голосе Джин не было никакого негодования, и я понял, что она обо всем подумала и требовала от меня понимания.

– У меня ощущение, будто я иду через длинный темный туннель, – откликнулась она. – Если встать прямо, он уже не пугает, словно какая-то часть внутри меня освободилась. – Она сцепила руки и затем разжала их. – Трудно объяснить, – вздохнула она, но мне казалось, что я понял. Эзра ушел; возможно, это и было освобождением. Но в мои обязанности не входило устроить жизнь Джин. Она сама должна была это сделать, и, глядя на ее улыбку, я подумал, что истина у нее внутри.

– А как же Алекс? – спросил я.

– Мы уезжаем из Солсбери, – сообщила она. – Нам надо найти свое собственное место.

– Ты не ответила на мой вопрос.

Глаза Джин были выразительными.

– У нас есть проблемы, как и у всех остальных, но мы пытаемся их решить.

– Я не хочу терять тебя, – сказал я.

– Мне кажется, что мы только нашли друг друга, Ворк. Алекс понимает это. И хотя ей не избежать проблем с людьми, она клянется, что для тебя будет делать исключение.

– Сможет ли она простить мне копание в ее прошлом?

– Она знает, почему ты это делал. Она уважает твои причины, но никогда не напоминай ей об этом.

– Так что у нас все о'кей?

– Где бы мы ни были, ты всегда будешь желанным гостем.

– Спасибо, Джин.

– Еще немного льда?

– Хорошо.

Она дала мне льда, и я почувствовал, как веки мои стали тяжелыми. Я закрыл глаза, пока Джин ходила по комнате, я почти забылся, когда услышал ее слова:

– Есть одна открытка, которая может тебе понравиться. Фактически это письмо. – Я разодрал глаза. Джин держала конверт. – Оно от Ванессы, – сообщила она.

– Что?

– Она была здесь недолго, сказала, что не может больше оставаться. – Джин вручила мне конверт, который был тонким и легким.

– Но я думал… – Я не смог закончить фразы.

– Хэнк нашел ее в больнице графства Дэвидсон. Она поехала в продуктовый магазин в Лексингтоне, и, когда переходила улицу, кто-то ударил ее.

– Кто? – воскликнул я.

– Неизвестно. Все, что она помнит, это черный «мерседес», взявшийся непонятно откуда.

– С ней все в порядке?

– Сломаны ребра и ушибы по всему телу, но она поправится. Ее продержали в больнице всю ночь, накачали болеутоляющими.

– Я думал, что она погибла.

– Как видишь, нет, но она довольно сильно пострадала.

Я ничего не видел. Письмо в моей руке было надеждой на будущее, тем, что, как мне казалось, я утратил. Мне хотелось прочесть его, увидеть слова, выведенные рукой Ванессы. Но мои пальцы были неуклюжими.

Джин взяла конверт из моих рук.

– Позволь мне, – сказала она.

Она разорвала конверт, вытащила сложенный лист и положила мне в руку.

– Если понадоблюсь, я буду снаружи. – Я услышал, как за ней закрылась дверь. Письмо Ванессы было коротким.

«Жизнь – это мучительное путешествие, Джексон, и я не знаю, смогу ли еще выдержать боль. Но я никогда не буду сожалеть о том дне, когда мы встретились и когда ты был готов говорить, а я слушать. Возможно, из всего этого получится что-то хорошее. Я так надеюсь на это, но мне слишком хорошо знакомо, насколько беспощадна судьба. Что бы ни случилось, запомни одно – я каждый день благодарю Бога за то, что ты жив».