Инна Булгакова - Только никому не говори

Но в те дни, три года назад, он ничего не понимал. Лишь слова сумасшедшего друга, долетевшие из погреба, заставили очнуться. Впрочем, из этого бреда он понял только два слова: полевые лилии. Люба, Митя и Павел. Полузабытый разговор в юности.

Он был полностью в курсе следствия, время шло — нет её, ни живой, ни мёртвой. «А кому, кроме меня, придёт в голову хоронить концы? Может быть, трупа нет в природе? А есть непостижимая загадка?»

Шли годы — прошлое не отпускало. Помните, Николай Ильич, своего «Паучка»? В искусственных мёртвых розах притаился живой гад — таким он видел себя. И однажды в сельской больнице преступник встречает человека, будто бы тоже одержимого «полевыми лилиями». И он сумел меня заразить.

Чего он, собственно, хотел? Чтобы ему объяснили, куда делась Маруся. И ещё: углубляясь в эту тайну, в эту бездну, он хотел заново прожить прошлое.

Как он мог пойти на такой риск? Ответ ищите в личности художника. Его образ неоднозначен. Страстный игрок по натуре бросает мне вызов и вступает в борьбу — раз. Преступник, больше всех заинтересованный в раскрытии преступления, помогает мне — два. И наконец, человек иронический, потерявший желание жизни, наслаждается остротой ситуации и подсознательно ищет гибели. Именно это избавило меня от… скажем, неприятностей.

Вот моменты нашей с ним борьбы-игры. Она началась незаметно, исподволь. Самоотверженный друг семьи внезапно, благодаря показаниям Бориса Николаевича, оборачивается для меня… как бы поточнее?.. сладострастным эстетом. Дмитрий Алексеевич чувствует перемену во мне и с ходу переворачивает ситуацию: безнадёжно влюблённый, с ума сходящий по своей Люлю.

Люлю — вот в чем загвоздка. Я подчёркиваю, что узнал об этом прозвище не от Анюты. Так от кого же? Он называл её так без свидетелей, да, но в момент убийства прозвучало это имя — при раскрытом окне. Вот почему, Петя, позвонив тебе ночью, Дмитрий Алексеевич спросил: «Что ты видел и слышал…» Неужели тайный свидетель существует? И художник тогда же, во время нашего разговора о Люлю, заинтересовался моим блокнотом: надо украсть его и узнать все.

На другой день Дмитрий Алексеевич приехал в больницу и привёз мне сигареты и апельсины, что дало ему возможность заглянуть в тумбочку: блокнота с записями там нет. Зато лежит запасной, чистый, на который в тот знаменательный четверг на полянке художник уже не попался. Более того, разыграл роль человека благородного, переживающего за сыщика (вот, должно быть, позабавился). Да, сыщик блефует и все же знает много, слишком много: время, место, способ убийства, знает о браслете.

Вывод: тайный свидетель, которому что-то известно о Марусе, который зачем-то спас убийцу, спрятав или уничтожив труп, и который, наконец, открылся сыщику — такой свидетель существует. Дмитрий Алексеевич решил найти его, а заодно запутать и меня. Последнее ему удалось.

Свидетелей было двое: Петя и Борис Николаевич.

То, что случилось с Петей на даче, ни в какие ворота не лезет. Рассмотрим ход событий. Дмитрий Алексеевич в беспамятстве прошёл через рощу к машине. Петя появился у открытого окна в 16 часов 5 минут. Взял тетрадь с билетами со стола, но, решив оставить записку, проник в светёлку. Тут же выскочил обратно, заметив убитую, и помчался к калитке. Во время разговора с соседкой он принимает отчаянное решение вернуться и стереть свои отпечатки. Чтобы поверить во все дальнейшее, надо разобраться в натуре моего свидетеля.

Петя — знаток детективного жанра и свои знания в это области (верхний слой сознания — шелуха цивилизации) призвал на помощь древнейшему животному инстинкту самосохранения. В пограничной обнажённой ситуации этот инстинкт проявился с редкостной силой. Пройдя через страдания, он стал человеком, но тогда… все душевные чувства его (жалость, боль, изумление, даже ужас перед случившимся и первое естественное в своём благородстве движение помочь) были задавлены страхом наказания.

Петя подходит к столу с тряпкой и замечает в окне, что кусты у заднего забора шевелятся: кто-то идёт. С Марусей на руках он прячется в погребе и слышит быстрые лёгкие шаги Дмитрия Алексеевича. Потом прячет тело в гнилой картошке, вытирает стол и подоконник и уезжает, лишь в электричке обнаружив за ремнём джинсов тетрадку с билетами. В панике бросается в Ленинград, а по возвращении узнает от Анюты по телефону официальную версию, которой и придерживается. На руке у убитой Маруси Петя видел тяжёлый браслет. Его краткое описание дал мне Борис Николаевич, обнаруживший браслет в сумке, где искал плавки.

Как только я впервые осторожно намекнул Дмитрию Алексеевичу о браслете, он сразу подставляет мне своего друга Нику. Но ещё раньше он подсунул мне Бориса Николаевича: тот весной занимался с Марусей математикой.

На эти приманки я и попался, бесконечно разрабатывая две тупиковые версии. Но самый тонкий ход его был связан с Анютой.

В четверг, когда мы занимались клумбой, любознательный Отелло с Вертером отправились на прогулку в рощу, где я проводил допрос математика. Художник с Анютой остались вдвоём, и он тотчас, сгущая краски, заговорил об опасности, которой подвергаются сыщик и его тайный свидетель. Чтобы «охранять» меня, он просит разрешения у Анюты переехать на дачу: игрок стремится в гущу событий. И добавляет мельком: «Если б я не был в числе подозреваемых, я бы украл блокнот, сдал в милицию и поставил разыгравшегося сыщика перед фактом. Довольно жертв!» Дмитрий Алексеевич намекнул на своего друга как на реального кандидата в убийцы и сумел заразить Анюту страхом. Тут с прогулки возвращается Отелло — предполагаемый убийца — и сообщает, что в субботу у сыщика свидание с Борисом Николаевичем. «И я подъеду», — объявляет он.

И Анюта решается действовать. Соврав мне, что уезжает на всю субботу в Москву, она устраивается неподалёку от беседки и крадёт чистый запасной блокнот. У Дмитрия Алексеевича уже второе, считая портрет Гоги, безукоризненное алиби.

Он идёт дальше. Когда-то верно оценив характер Пети, он не заметил перемену в нем, связанную, очевидно, с тем, что для юноши кончилось его одиночество в страшной тайне. Художник звонит ему ночью, но ничего не добивается.

Что делать? Блокнот недостижим (кстати, он хранился у Василия Васильевича под матрасом). Дмитрий Алексеевич решает превратиться из подозреваемого в жертву и стать моей правой рукой. Он инсценирует кражу портрета. Шаг рискованный, странный, абсурдный. Художнику надо было сидеть спокойно, никто его не подозревал. Однако спокойствие не в натуре страстного игрока, к тому же не трясущегося за свою жизнь. А, кроме того, он правильно угадал природу моего воображения, основанную на бессознательных, едва уловимых ощущениях. Я выразил желание посмотреть портрет — и он исчез. Мне кажется, если бы я увидел его вовремя, я бы не поверил в «вечную любовь» художника к Люлю.