Леонид Пузин - ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ

Брызгалов налил в большую кружку крепкого полуостывшего чая, положил в него четыре ложечки сахарного песку, размешал и, закурив, пристально уставился в мерцающий экран — словно бы надеясь, что решение ему подскажет компьютер.

Однако высвеченный на дисплее текст сообщал лишь об удивительных сделках Яновского: географические карты и глобусы. Геннадий Ильич потянулся, чтобы его убрать, и в этот миг пришло озарение — пальцы майора торопливо забегали по клавиатуре.

Отыскать достоверную карту родной области оказалось куда сложнее, чем карту какого-нибудь кантона в Швейцарии: пришлось, воспользовавшись некоторыми специфическими познаниями, заглянуть без спроса на сайт к военным. И не напрасно! По прямой — через лес — от Дубков до Здравницы было меньше шести километров. Правда, по отмеченной на карте просеке — около одиннадцати. Но ведь наверняка существовали нигде не отмеченные тропинки! И если Яновский хорошо знает окрестности… семь, восемь километров — как? Можно пробежать за полчаса? Вполне! Даже не олимпийскому чемпиону, а просто хорошо тренированному человеку. И потом — почему непременно пешком? Можно ведь и на велосипеде! Тогда — не за полчаса! Тогда — не особенно перенапрягаясь — минут за двадцать. Конечно, если хорошо знаешь дорогу…

Брызгалов посмотрел на часы: девятнадцать сорок — не поздно. На бутовской даче долго не отвечали — наконец в трубке раздался женский голос:

— Алло. Слушаю.

— Алла Анатольевна, ради Бога извините, но это опять Брызгалов. Вы мне говорили, что Яновский чуть ли не каждый вечер "бегает от инфаркта"? А в понедельник? Он ведь у вас засиделся до половины десятого. Для пробежек — не поздно ли?

— Что вы, Геннадий Ильич, пробежка для Яновского — почти священный ритуал! Как раз — от половины десятого, до половины одиннадцатого. И если с неба не падают камни… Геннадий Ильич, простите за любопытство, но вы, кажется, Андрея Игоревича в чём-то подозреваете?.. Так вот: если в убийстве Игорька — вздор! Да, у них в девяносто восьмом вышли серьёзные трения по работе, Яновский даже уволился, но не прошло и трёх месяцев, как помирились. Всё-таки, знаете ли, старая дружба… И потом, Геннадий Ильич, вы говорили, что Игорька убили не позднее, чем в десять пятнадцать — Яновский бы не успел. От Дубков до Здравницы — это же больше часа.

— А вы, Алла Анатольевна, простите, откуда знаете? Вам что, часто приходилось ездить по этой дороге?

— Мне — нет. А Игорёк в Здравницу ездил довольно часто. Там же в посёлке деревообделочный цех при железной дороге — ещё с тридцатых годов. Ну, там ремонт, шпалы, товарные вагоны и всё такое. Так вот, когда началась кооперация-приватизация, Игорёк вошёл в долю. Мой папа помог — скрывать не стану. В девяностом они переориентировались на мебель для школ — парты, столы, стулья и прочее. "Лотос"-то начинался с производства, а торговля — приборы, компьютеры, реактивы — после.

Брызгалов слушал Аллу Анатольевну со всё возрастающим интересом. Злясь на себя. И сильно.

"Дурак! Что было Бутову делать в Здравнице?! Как же — задача о квадратуре круга! Вместо того, чтобы навести справки — измышлял гипотезы! О ревнивой любовнице с пистолетом в сумочке! А Витёк — тоже! Ну, деятель! Производство — ладно! Шпалы-вагоны с Бутовым, натурально, не связывались! А что мебель — это и я прошляпил! Но самого-то Игоря Олеговича в Здравнице не могли не знать?! Его автомобиль — тоже! А Витёк мне выдал околесицу о салатно-серебристо-бежево-голубом чудовище! Да к тому же — без рода-племени! Нет, старлея — на Кузнецова! Чтобы не путался под ногами! Но я-то — я?!"

Однако внутренние переживания Геннадия Ильича внешне не проявились, и на вопрос Аллы Анатольевны майор ответил с полушутливой многозначительностью:

— Я, Алла Анатольевна, подозреваю всех. Обязан — по долгу службы. Вас, между прочим, тоже. А уж Яновского-то — сам Бог велел. Ведь, согласитесь, их ссора с Игорем Олеговичем, это для вас, может быть, пустяк, а для меня — серьёзный мотив. Что же до времени, тут у меня есть кое-какие свои соображения, но о них пока — рано.

Будучи уверенным, что этот разговор в самое ближайшее время станет известен Яновскому, майор намеренно не скрыл своих подозрений: пусть "компьютерный гений" хорошенько понервничает! Помучит себя различными домыслами! Ведь если Андрей Игоревич действительно в понедельник вечером совершил пробежку или велосипедную экскурсию в Здравницу, то уличить его в этом будет практически невозможно — обставил-то всё ишь как ловко! Ежевечерняя тренировка — и баста! Кому же придёт в голову, что пешком попасть из Дубков в Здравницу можно значительно быстрее, чем на автомобиле? Да вдобавок — совершенно не привлекая внимания! Эдаким, не оставляющем следов, привидением в спортивном костюме!

Будто бы мимоходом загадав загадку Алле Анатольевне, Брызгалов ещё раз извинился за беспокойство и распрощался с ней. Думать, думать и думать! Наконец — что-то конкретное! Яновский вполне успевал в Здравницу до дождя! Мало того — так ловко, что его отсутствие в Дубках никто бы не заметил: к ежевечерним пробежкам Андрея Игоревича все привыкли. И если Бутова застрелил-таки он — это же почти идеальное убийство. Почти стопроцентное алиби. Да, но — дождь? Не мог же Яновский договориться с Небом — чтобы успеть как раз за несколько минут до дождя?

После ужина Барсик без приглашения вспрыгнул на колени к Геннадию Ильичу и, потёршись мордочкой о грудь и щёку майора, развалился с видом снисходительного победителя: мол, ладно, у каждого свои слабости, я, так и быть, прощаю тебе вчерашнюю самозванку. Левой рукой поглаживая самодовольно урчащего кота, правой Брызгалов рассеянно нажимал на кнопки пульта управления телевизором — ничего. То есть — ничего стоящего. После новостей — сплошь реклама. Как и вчера, и позавчера, и третьего дня. А посему, минут двадцать по разным программам посмотрев одно и тоже и не найдя для себя ничего интересного, майор переложил Барсика с колен на кресло и отправился в ванную — сегодня желательно лечь пораньше, завтрашний день наверняка будет не лёгким.

В пятницу, словно бы отмечая начало осени, погода с утра нахмурилась, но дождь, ожидаемый майором с минуты на минуту, всё собирался и всё не шёл. Устроив по телефону лёгкий профилактический втык Витьку и перебросив его на Кузнецова, ровно в одиннадцать Геннадий Ильич выехал в Дубки.

Когда, чертыхаясь, он копался в подло заглохшем двигателе — метрах в трёхстах от шлагбаума, в виду дежурных — наконец-то полил дождь. Брызгалов посмотрел на часы и нервно хлопнул крышкой капота: одиннадцать двадцать пять, чтобы успеть на похороны, необходимо, смирив гордыню, просить помощи у зубоскалов-охранников. Похвалив себя за предусмотрительность, Геннадий Ильич надел плащ, запер автомобиль и по гравийной обочине направился к будке. Когда до неё оставалось совсем немного, обогнавший майора японский "джип" вдруг резко затормозил и из открывшейся задней дверцы высунулось добродушно улыбающееся лицо Пушкарёва.