Леонид Пузин - ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ

Отдавая должное образности языка Алексея Дмитриевича, Брызгалов переспросил бармена:

— Сергей Вадимович, Долгов распекал охранника этими самыми словами? Вы это сами слышали? И всё точно запомнили?

— Слышал сам. И не только я. Алексей Дмитриевич говорил громко — на весь зал. А запомнил… ну, может быть, несколько слов не так, а в основном — точно. Ведь Алексей Дмитриевич — он всегда. Так загибать умеет, что другому — ни в жисть. Окочурится, а такого не выдумает!

— Хорошо, Сергей Вадимович. А дальше?

— Ну, вошёл, значит, этот — и правда: в джинсах, в какой-то дурацкой канареечной рубахе, с букетом лимонных хризантем. Букет, ничего не скажешь, красивый, видный: другие-то в основном розы дарили, а у этого хризантемы… Здоровенный такой букет. Алкаш, а соображает!

— Простите, Сергей Вадимович. Куртки на Денисе Викторовиче, значит, не было? И почему вы его назвали алкашом?

— Не-е. В зал он вошёл без куртки. Наверно, внизу оставил. А что алкаш — сразу видно. Пришёл к солидному человеку на день рождения, а сам на ногах еле держится! Хотя… летом он к нам в "Поплавок" заходил несколько раз — и только пиво. Ну, может быть, вообще-то и не алкаш, но в эту среду… мало того, что пришёл уже тёпленьким, так на вечере за какой-нибудь час совсем — вусмерть упился, падла! На юбилее у самого Долгова?! У Алексея Дмитриевича!

— А кроме того, что упился? Вы какие-нибудь особенности в поведении Дениса Викторовича заметили? Или — из разговоров? Нечто эдакое? Запоминающееся?

— Да какие особенности, какие, к чертям, разговоры! Нажрался как бобик — и всё тут! Ну, в начале-то он немного ещё держался: чокнулся с Алексеем Дмитриевичем, сел за стол — ему, оказывается, и место было отведено хорошее. По правую сторону, всего через два человека от прокурора. А он, бля, нажрался! Вообще, если честно, с того времени, как он сел за стол и до момента, когда его из зала поволокли охранники, я за этим деятелем особенно не следил — моё дело маленькое: коктейль состроить, если кому понадобится…

— Что, Сергей Вадимович, прямо-таки — поволокли?

— Ну да. Он же упился вусмерть. А охранники — мордовороты те ещё. За руки, за ноги — и поволокли как труп. В подсобку — на нижней палубе. А может — и не в подсобку… Может домой отправили… Я здесь был до пяти утра, а он больше в зале не появился… Наверно — домой…

Брызгалов знал, что не домой. Почти фантастическая гипотеза о том, что Сазонова застрелили здесь, в "Поплавке", сменилась, едва только следователь услышал о присутствии музыканта на юбилее Долгова, полной уверенностью: здесь! Но — кто, когда и каким образом?!

— Сергей Вадимович, а в котором часу? Вы не запомнили? Пьяного Дениса Викторовича унесли охранники?

— Точно — не знаю. Не обратил внимания. Но, должно быть, минут в пятнадцать, двадцать десятого. Салют в десять, а этого — раньше.

— Какой салют? Ах, да…

Вспомнив, что тридцатого августа День города, и по этому случаю вот уже восемь лет устраивают салют, Брызгалов подумал: "Когда и каким образом — ясно! При громе пушек выстрел из мелкокалиберного пистолета — ничто! Никто его не услышит и в двух шагах. Но чтобы до такого додуматься — это же каким надо быть хитрым? Расчетливым, хладнокровным, дерзким? Но и всех этих качеств — далеко не достаточно! Надо заранее знать, что Сазонов будет на юбилее Долгова! И не просто будет, а до десяти часов успеет напиться до положения риз! И охрана его унесёт в подсобку! А после? Незамеченным во время салюта спуститься вниз — все в подпитии, праздничная суета — возможно. Выстрелить в спящего — тем более. Но вот волочь из подсобки мёртвое тело… сбрасывать его в воду… это уже сомнительно… очень сомнительно…"

Заказав для Лидочки безалкогольный коктейль, Брызгалов засуетился. Во-первых — куртка. Она по идее должна была оставаться в "Поплавке". И действительно: куртка нашлась сразу — на вешалке в пустом гардеробе. Светло-коричневая, из настоящей кожи, на утеплённой подкладке — добротная, красивая вещь. Ношеная, конечно, и много ношеная, но чтобы назвать её старой — надо обладать непритязательным вкусом долговских охранников, для которых всё в мире делится на "супер" и говно. "Супер": это то, что принадлежит "крутым" — сильным мира сего и их холуям — а у прочих смертных: говно.

Уборщица показала: да, мол, уже несколько дней висит в гардеробе, наверно, с долговского юбилея, а чья — Бог его знает. И в карманах не было ничего такого, что могло указывать на владельца куртки? В карманах? Вообще-то она не имеет привычки шарить по чужим карманам… но поскольку и день висит, и два, и никто за ней не приходит… заглянула, чего уж тут… думала докУмент какой… но нет, ничего такого… немного мелочи в боковом кармане — и всё.

(По мнению Брызгалова, уборщица, скорее всего, сказала правду. Будь какой-нибудь документ — она бы его отдала администратору. А деньги бы — побоялась. Украсть деньги у кого-нибудь из гостей Долгова — по нынешним временам могут ведь и убить. Вот только…)

— Клавдия Ивановна, вы в котором часу приходите?

— В одиннадцать. В час мы открываемся, а после спецобслуживания тут такое бывает…

— А в четверг? Тоже — в одиннадцать?

— Конечно. После юбилея-то. Хотя Алексей Дмитриевич человек обстоятельный, и гости у него в основном солидные, но ведь водочка… известно, какой после неё порядок… убирать замучишься…

— И куртка? Висела, Клавдия Ивановна, когда вы пришли в четверг? Или, может, лежала на чём-нибудь? Например — на стуле?

— Висела. Здеся в углу, как и сейчас висит. Но только сразу-то я в зал прошла — там же делов по горло — а на курточку опосля. Внимание обратила, значит.

Стало быть, без присмотра сазоновская куртка висела несколько часов. И во время вечеринки, и после: до часу, а то и до двух четверга — мог кто угодно взять из кармана то, что ему нужно. И никто бы на это не обратил внимания. Конечно, экспертиза может выявить что-нибудь любопытное — кутку необходимо отправить к Гаврикову, но… опыт подсказывал майору: здесь на удачу рассчитывать нечего. Единственное — установить, действительно ли эта куртка принадлежала Сазонову, а более… ладно, Гавриков разберётся! Сейчас — другое. Подсобка — куда, вероятней всего, охранники отнесли пьяного музыканта.

Подсобка неожиданно оказалась просторной — примерно, двенадцати квадратных метров — чисто прибранной каютой. В которой, помимо хозяйственного инвентаря, находились алюминиевый (общепитовский) стол, три "разностильных" стула и пара сооружённых из купейных полок низких топчанов. "Для рекреации не рассчитавших своих сил в отношении спиртного гостей "Поплавка". Тех, разумеется, которые на "спецобслуживании", - догадался Брызгалов.