Леонид Мендельсон - Пятый угол

Вместо ответа Мерин попросила:

- Расскажите какую-нибудь романтическую историю из вашей жизни.

И я рассказал о моем бегстве из Одессы в Аргентину на грузовом судне. Она слушала молча, не перебивая вопросами или восклицаниями, а когда повествование подошло к концу, остановилась, повернулась ко мне, и в ее глазах светилось неподдельное участие.

- Боже мой, и это вы называете романтикой? Да вы же чуть не погибли! Почти ребенок!

- Вы правы, на пароход я поднялся почти ребенком, а сошел на берег уже мужчиной.

- И много у вас было подобных романтических историй?

- Достаточно, но лучше о них не вспоминать.

- Извините за не совсем корректный вопрос. Я слышала, что вы потеряли жену в Испании. Вы видели, как она погибла?

- Нет.

- И вы продолжаете любить ее?

- Она продолжает жить во мне.

Наум слушал эту исповедь, стоя у окна и глядя на задний двор парка и открывающуюся вдалеке сельскую идиллию. Давид замолчал и, когда Наум обернулся, понял причину: в комнату неслышно вошла Мерин и что-то сказала мужу на ухо. Извинившись, она вывезла кресло из кабинета и попросила подождать несколько минут.

Мысли Наума возвращались к отдельным моментам из жизни Давида и, невольно, рисовалась параллель с судьбой оставшейся в Союзе семьи. Что могло ждать Давида, если бы не отъезд в Аргентину? Человеческая мясорубка Первой мировой войны или хаос революции?.. И даже если бы улыбнулась ему судьба, и он вышел целым и невредимым из этих катаклизмов, то при его сильном характере и неординарных способностях весьма вероятен был шанс трагического исхода в тридцатых годах. «В качестве психотерапии надо бы поговорить с ним на эту тему», — подумал Наум.

В кабинет вошел Джони от имени хозяина попросил зайти в спальню.

- Садись, сынок. Я очень устал сегодня и морально, и физически. Все, что тебе рассказал до сих пор, относится к моей жизни до женитьбы на Мерин, но она возражает посвящать тебя в наши с ней отношения. Думаю, ты не обиделся, тем более, что как-нибудь расскажу о своих внесемейных делах. Если не возражаешь, мы сыграем партию в шахматы, а, вообще, засиделся ты дома, пора и страну посмотреть.

- Как дела, сестрица?

- Спасибо, братец Иванушка! Вы все еще сидите в золотой клетке или, наконец, вырвались на свободу?..

- Все в нашем мире относительно. Пока отдаю должное патриарху и Семье, и челночно изучаю окрестности, но не оставляет меня надежда предстать перед родственницей и обнять ее.

- Ну, ну. Посмотрим на ваше поведение.

- Доброе утро, мистер Наум. Если вы не возражаете совершить экскурсию после завтрака, я к вашим услугам.

- Здравствуйте, Джон. Вы были интересным спутником при нашей первой прогулке, и надеюсь, что также будет и сегодня.

Наум сидел за рулем, чувствуя все возрастающую уверенность перед каждой встречной машиной.

- Какой у нас сегодня маршрут, Джон?

- Общее направление на северо-восток, а конечная цель — город, где родился Шекспир; рядом есть еще одно примечательное место- маленький городок, но лидер по числу туристов. Если вы не против, мистер Наум.

- Я не против, но есть у меня одна просьба: вам будет очень сложно не называть меня «мистер»? Не привык к такому обращению.

Лицо Джона окаменело, как будто из уст собеседника вырвалось непристойность.

- Я постараюсь, если вам так желательно.

«Кажется, я совершил непростительную оплошность, — подумал Наум, — и из этого ничего не выйдет. В лучшем случае, он будет избегать прямого обращения ко мне. Помню, один из знакомых, по долгу службы побывавший в Англии несколько раз, с удовольствием цитировал шутки и анекдоты о легендарном консерватизме англичан. Интересно, как бы отреагировал Джон на такую: «Я не верю в классовые различия, — объясняет строго одетый джентльмен, — но вот беда, дворецкий со мной не согласен»?

- Скажите, Джон, в семье Мерин были сильны консервативные традиции?

- Да. — Выражение его лица стало настолько страдальческим, будто пришлось проглотить стакан касторки, а не сдержаться от привычного «мистер». — Исходили они от матери. Та была родом из аристократической, но бедной семьи.

- Но ведь отец ее, насколько я уже наслышан, был уважаемым, умным и весьма богатым человеком!

- И, тем не менее, в нашей Англии, — на последних двух словах Джон сделал акцент, — даже обедневший барон или граф стоит выше преуспевающего бизнесмена. — Помолчав немного, добавил: — Личные качества имеют значение для молодых людей, но не столь сурово оцениваются обществом.

- В таком случае и мать Мерин, и она сама «испортили» свое генеалогическое древо? Бьюсь об заклад, но у такой симпатичной, умной, и богатой девушки как ваша хозяйка было немало заманчивых предложений от титулованных особ.

- Вы просто не знаете ее характер! — Интонации в голосе Джона выдавали его волнение. — Да, в ней течет кровь аристократических предков, но, что еще более важно, ни о каком браке не могла идти речь, если претендент ей не нравился. Очень не нравился. Извините. — Джон сделал над собой видимое усилие, пытаясь обойтись безразличным обращением. — Сейчас мы будем проезжать несколько интересных деревень; им не менее пятиста-шестиста лет. В Бродуэй, в усадьбе Эбботс-Грейндж чудесный парк и ресторан, где останавливались и Карл I, и его палач Кромвель.

Вернувшись с прогулки по парку, Наум не сдержал своих эмоций:

- Все что вы обещали мне, Джон, я получил, и даже более того — безукоризненная ухоженность и чистота, с любовью сохранен каждый дом, каждая дорожка, великолепный вид с башни на всю эту идиллию! Гуляя среди звенящей тишины и покоя и вдыхая чисто английский воздух, я понял, что был не прав: мне будет приятно, если вновь услышу ваше «мистер».

Джон даже не повернул головы, лишь кивком головы дав понять, что, к чести гостя, инцидент исчерпан.

- Вы предпочитаете тихие места, не так ли? Но в Страт- форде их не получите.

«В городе Шекспира это не главное», — подумал Наум и ошибся: самое красивое и впечатляющее место оказалось на берегу речки со старинным мостиком, по обеим берегам которой застыли деревья в ярко-желтой, еще не сброшенной листве. И даже скульптуры главных героев знаменитого англичанина, расставленные на небольшой площади, вписывались в естественный ландшафт. Но, вопреки ожиданию, его не умилили ни стены и мебель затоптанного туристами старого дома, где родился Шекспир, ни остатки усадьбы «Нью-Плейс», где драматург провел свои последние годы, ни дом внучки, ни, тем более, кирпичная громада современного театра. «Гений и слава Шекспира не здесь, а в Лондоне, в театре «Глобус», — думал Наум. — А тут только его начало и конец».

Эти мысли, высказанные Джону за столиком в маленьком кафе, были восприняты без эмоций, но с существенным дополнением: