Леонид Мендельсон - Пятый угол

Минуло более двадцати лет; Давид не давал о себе знать. Постепенно мысли и разговоры о нем в семье стали затухать. Родители давно ушли на пенсию, жили отдельно, и редко, по юбилейным датам, вспоминали Давида и ушедших в мир иной бабушку и дедушку.

… Летом Наум с женой и двумя детьми отдыхал на Кавказском побережье Черного моря. Неожиданно пришла телеграмма от родителей, в которой значилось, что они живы-здоровы, но просят срочно связаться по телефону: взволнованным голосом отец сообщил о звонке родственников из Одессы: оказией на них буквально свалилась маленькая бандероль из Англии, от Давида. Отец, естественно, волновался, что при пересылке по почте весьма вероятен риск утери слишком дорогой бандероли, и просил съездить в Одессу.

Через два дня Наум уже держал в руках несколько фотографий и короткое, написанное на английском языке письмо, и в тот же вечер, по телефону, сообщил чрезмерно взволнованным родителям его содержание. Давид писал, что жив, хотя и не совсем здоров, живет или в Лондоне или недалеко от Оксфорда, женат, имеет четверых уже взрослых детей и внуков. Извиняется, что не сообщает подробностей, так как уже посылал несколько аналогичных сообщений, а ответа не получил.

Отпуск был сокращен, и в Москве на семейном совете обсуждался лишь один вопрос: могут ли повредить Науму, занимающему руководящую должность во Всесоюзном институте, контакты с близкими родственниками за границей. После долгих и эмоциональных дебатов, учитывая, что в последние годы появились послабления в туризме за рубеж, по настоянию самого Наума в Лондон было отправлено подробное письмо с фотографиями. Опережая вопросы и действия со стороны органов, он сообщил в первый отдел института о появлении дяди, пропавшего без вести шестьдесят лет назад.

Через некоторое время пришло и радостное, и печальное письмо от Давида, где он сообщил, что серьезно болен; врачи не обещают ему много времени, а он мечтает увидеть всех нас.

Более полугода было потрачено на борьбу с бюрократией: получение «добро» от партийных и советских органов и визы на въезд в Соединенное Королевство. Особое «удовольствие» доставили беседы с дирекцией института и очень спокойным и вежливым представителем органов: встреча с ним длилась более двух часов, причем первоначально была сделана попытка объяснить бессмысленность поездки «неизвестно куда и неизвестно к каким дальним и незнакомым родственникам», а затем высказано «отеческое» наставление, и пожелание умного и бдительного поведения. Особо «ободрила» Наума «просьба» товарища о встрече по возвращении домой.

Профессионально-безразличный голос стюардессы объявил долгожданную новость о снижении самолета в аэропорту Хитроу и, естественно, о необходимости занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. Пассажиры дружно зашевелились, зашумели, захлопали спинками кресел; складывались сумки, пакеты.

Людмила Григорьевна безуспешно пыталась найти концы ремней в складках пледа, закрывающего ее колени.

- Прикажете вас пристегнуть, сестричка?

- Вы уже готовы выполнять мои приказы?

«Знакомства и расставания в самолетах и поездах легки и ни к чему не обязывают, — подумал Наум, — обмен адресами и телефонами, желание встретиться и продлить общение с интересными или нужными людьми заканчиваются, в лучшем случае, одним-двумя звонками. Такова реальная жизнь с ее запрограммированным ритмом, массой обязательств, планами, часть из которых так и остается невыполненной. Но, тем не менее, мы каждый раз попадаемся на эту удочку в надежде, что это — именно тот самый счастливый случай, который обязательно внесет свежую струю в однообразный ритм повседневных забот». Не пытаясь анализировать «что и зачем», чисто интуитивно, он почувствовал, что желание продлить знакомство для них обоюдно. И, оставив вопрос без ответа, сказал:

- Как вы себя чувствуете, сестричка?

- Спасибо, голова не болит — помогли ваши таблетки, но тяжелая и пустая.

- Что же вы будете делать без них в Англии?..

- Вы желаете дать мне сейчас еще несколько?..

- Я бы предпочел вручать их лично, в каждом конкретном случае.

Людмила Григорьевна отреагировала только взглядом, но, как показалось ему, одобрительным.

- Я даже не знаю — куда и зачем летит сестричка, и как я смогу осуществить скорую помощь. Вас будут встречать в Хитроу?

- Думаю, что да. По крайней мере должны.

- И кто мой соперник?

- Советское посольство в Англии.

- Та-а-к! Значит ковровая дорожка, машина с красным флажком и почетный эскорт сопроводит нового Посла страны Советов?

Соседка засмеялась:

- Вы абсолютно правы, однако, как в известном анекдоте: все верно, но не будет нового посла, дорожки и красного флажка. Я всего лишь переводчица и еду для помощи в каких-то переговорах. А ваша миссия не секретна?

- Не секретна, но таинственна: еду к родственникам, близким, но незнакомым. Один из них мой дядя, дореволюционный эмигрант; кто остальные и как их зовут — не знаю. И вообще — сомневаюсь, чтоб они знали о моем существовании до недавнего времени.

- Действительно, дядя — достаточно близкий человек, и вы сможете чаще встречаться с ним и его детьми в Англии и России.

- Боюсь, что с дядей будет сложно: он старый и очень больной человек. Чувствую, что встреча будет и радостная, и тяжелая…

- Я вам сочувствую.

- Мне может понадобиться ваше сочувствие в Англии, но как я смогу вас найти?

Людмила Григорьевна ответила не сразу; было непонятно — ищет ли она удобный способ для контакта или вежливый предлог для отказа. Собственно, даже во втором случае он бы понял ее положение и не обиделся, но она, после усердных поисков, достала из сумки визитную карточку, и, передовая ее, добавила:

- Думается мне, вам может понадобиться консультация или помощь посольства.

- Точно! — отреагировал Наум. — Ещё в Москве представитель гвардии «синих околышков» душевно разъяснил, что в этом безжалостном капиталистическом мире советские люди должны держаться друг за друга. По возвращении домой, не кривя душой, смогу отчитаться перед ним, что с удовольствием и сразу обеими руками держался за представительницу советских женщин.

- Послушайте, Наум Григорьевич, вы слишком быстро двигаетесь вперед! — засмеялась Людмила Григорьевна. — В лучшем случае — это темперамент, а в худшем.

- Давайте не будем анализировать далее. Тем более, что вы уже близки к истине.

- Он, конечно, большой шутник, этот ваш советчик, но, как говорится, пути Господни неисповедимы.

Самолет прорывал густые низкие тучи, и его ощутимо трясло. По опыту Наум знал, что посадка в таких условиях всегда сложна и для пилотов, и для пассажиров. Чувствовалось, что машина круто идет вниз и вдруг, вынырнув из толщи рваных облаков, в каких-то ста метрах от земли, сделала левый разворот и пошла на посадку. От такого быстрого снижения заложило уши, а болезненная реакция Людмилы Григорьевны была написана на лице.