Майкл Коллинз - Потерянные души

Я закончил патрулирование. Снег было перешел в изморось, затем опять превратился в снег, как на протяжении многих монотонных зимних вечеров, которые стали для меня привычными. Сезон умирания, тихий кошмар пригородов.

На ступеньках дома стоял керамический горшочек. Меня подмывало швырнуть его в мусорный бак.

Я снял форму и переоделся. Макс посматривал на горшочек. Я хотел было поставить его перед псом, но не поставил. Вместо этого я снова сел в машину и поехал к матери погибшей девочки.

Дом был разделен на четыре квартиры. Общая входная дверь оказалась выломанной, что объясняло, каким образом ребенок выбрался на улицу в ту ночь.

Я поднялся по скрипучей лестнице. На дверях были номера.

Я поставил горшочек перед дверью Кэндол, подождал, набираясь духа постучать, и тут внизу кто-то открыл свою дверь. Он продержал ее открытой ровно настолько, чтобы разглядеть меня, потом захлопнул и запер.

За краткую долю секунды я успел узнать этого типа — Реймонд Лейкок, тип, которого я несколько раз задерживал, — мелкий торговец наркотиками, состоявший в каком-то родстве с мэром. Его возникновение настолько меня обескуражило, что я ушел.

Какое-то время я просидел снаружи в машине, а потом уехал.

Когда я поел, убрал со стола и включил посудомойку, то снова подумал о Кэндол. Интересно, взяла ли она горшочек? Я набрал номер, который запомнил из распечатки.

Она сразу же взяла трубку. В голосе — отчаянье. Она захватила меня врасплох, прежде чем я успел открыть рот:

— Прости… Мне не следовало бросать трубку… Я тебе не угрожала. — Я услышал, как она всхлипнула. — Я боюсь. Скажи что-нибудь, пожалуйста. Скажи, что любишь меня. Скажи, что простил… Пожалуйста…

Я ничего не сказал.

Она колебалась.

— Пожалуйста… я хочу тебя увидеть… Прошу тебя… — И внезапно умолкла. — Кто это?

Я осторожно положил трубку. Постоял в темной тишине. Снова позвонил, но никто не ответил.

Всю ночь, проведенную без сна, ее молящее одиночество просачивалось в мое сознание. Я понимал эту агонию тоски. Я хорошо ее узнал после развода. Это чувство отчуждения, перемещения в никуда поднялось во мне. Бремя вины в смерти ребенка налегло на нее и на все вокруг.

Я ощутил близость с ней. Не позвонить ли ей еще раз и сказать, что это я нашел ее девочку? Это могло стать началом разговора. Я было набрал номер, но сразу же повесил трубку.

Едва рассвело, я припарковался напротив автостоянки мэра. Небо затягивали тяжелые тучи. Молочное свечение старой торговой улицы. Какой-то мотель рекламировал недельные расценки. Старый кинотеатр совсем обветшал и был закрыт, но скобяная лавка все еще держалась на плаву. Свадебный и цветочный магазины, где Джанин купила подвенечное платье и букет невесты, были заколочены, как и фотоателье, где мы сняли новорожденного Эдди. Словно попадали костяшки домино, поставленные друг за другом.

Приехал мэр в тяжелой парке на подкладке из искусственного меха. Когда он вылезал из машины, его дыхание закурилось клубами пара. Он притопывал и ежился от холода, держа в руках кофе, коробку с плюшками и пластиковый пакет с сырыми овощами. Он вступил в полосу здорового питания.

Несколько минут я следил за ним, будто из засады, наполовину опустив стекло, и услышал бряканье ключей, когда он отпирал трейлер, который служил ему конторой.

Трейлер внезапно озарился бледно-оранжевым светом. Мэр включил газовый нагреватель. Мне было видно, как он движется внутри. Уже занятый делами, проверил автоответчик. Когда я поднялся по стальным ступенькам в трейлер, он успел преобразиться в торговца, благодаря клетчатому блейзеру и сверкающим сапогам.

— Лоренс, вот так сюрприз! — Он сделал широкий жест. — Входи! Входи! Добро пожаловать в цирк.

Вот так он всегда называл жизнь. Цирк.

В трейлере разило лосьоном после бритья, пропаном и кофе. На письменном столе лежал вскрытый пакет. Он вынул из него стальной шарик величиной в мячик для пинг-понга.

— Посмотри-ка, Лоренс. Знаешь, что это?

Я покачал головой.

— На пороге прошлого века один шотландский изобретатель имел обыкновение засыпать в кресле, сжимая в кулаке такой вот шарик. Когда шарик падал на пол, стук будил его, и он записывал то, что ему снилось. Изобретение пряталось совсем близко в подсознании. Что ты на это скажешь?

Я ответил просто:

— А что случится, если окажется, что вам ничего не снилось?

Мэр подмигнул:

— Ну, я попробую. — Он положил шарик в пепельницу, чтобы не укатился. — Так что я могу сделать для тебя, Лоренс? Неужто ты все-таки надумал сменить кусок дерьма, на котором ездишь? Вот что я тебе скажу: у меня как раз есть на редкость выгодные предложения. У нас ведь зимняя распродажа.

Мэр извлек обсыпанную разноцветной пудрой пышку и налил апельсинового сока в желтую чашечку. Что-то вроде угощения с ограниченным бюджетом на дне рождения ребенка.

— Послушай, Лоренс, никакого аванса. Можешь уехать отсюда прямо сегодня же. — Большой плакат на стене за письменным столом провозглашал: «Ваша кредитная история — уже история», а другой уверял: «Я готов взять на себя ваши проблемы!»

Я сказал:

— Не знаю, как бы это выразить…

Мэр сидел напротив меня, широкая улыбка, волосы зализаны назад. Он вытащил из пластикового пакета веточку сельдерея. Она хрустнула у него на зубах.

— Я отказался от вкуса ради здоровья. Невелика цена, как по-твоему?

Он нацеливался перейти к описанию прямой кишки и к тому, как ее укупоривают токсины, но тут я сказал без экивоков:

— А как насчет второй машины?

Мэр утратил улыбку.

— И что о ней?

— Как давно вы о ней знали?

Я увидел движение его языка, когда он продвинул за щеку содержимое рта. Он сглотнул и утер губы.

— На следующий день после происшествия мне сообщили, что ребенка могла сбить другая машина.

— Почему вы мне не сказали? — Я смотрел сквозь него. Когда этот отчет будет опубликован, Кайл узнает, что была вторая машина. Может быть, первой машиной вообще была не его.

— Факт остается фактом: Кайл сбил девочку и не остановился проверить, жива ли она. И не важно, была ли его машина первой или второй. — Мэр секунду помолчал, его глаза широко раскрылись. — Вот что, Лоренс, мне надоело разбираться в том, в чем мы уже разобрались. Если у тебя все, то мне надо заняться делом.

Было все еще рано. Мэр встал и открыл дверь трейлера. Холодный воздух обдал нам ноги. Однако он не позволил мне просто уйти. И переменил тон:

— Послушай, я ценю твою озабоченность, Лоренс. Может быть, я не вполне держал тебя в курсе, но что сделано, то сделано. Я думал: чем меньше ты будешь знать, тем лучше. Говорю это не в упрек тебе, а чтобы тебя оберечь. Как говорят военные? «Знать не больше, чем необходимо». Это краеугольный камень демократии: знать, когда не следует задавать вопросов.