Стелла Трофимова - Стяжатели

— Если уж ты не мог дождаться утра, выкладывай свою идею. Что же ты замолчал?

— Это насчет зажигалки Никодимова… Я все время думал, как бы разыскать ее владельца. И мне пришло в голову… Пожалуйста, не смейтесь, Кирилл Михайлович, теперь я сам вижу, что мысль не слишком удачная!

— С чего ты взял, что я смеюсь? Даже, если б я умирал от желания смеяться, то решительно не вижу, над чем. Ты ведь еще ничего не сказал.

Валерий заторопился:

— Я подумал, что хорошо бы показать зажигалку коллекционерам… Они все прямо как ненормальные! Если хоть раз увидят вещь, которую могли бы приобщить к своей коллекции, в жизни ее не забудут. Тем более никодимовскую… на ней же еще надпись! — голос Валерия оживился, идея снова показалась ему заманчивой. — Одного такого психа я знаю. А он может быть укажет остальных… А? Как вы думаете, Кирилл Михайлович?

— Молодец! Послушай, Валерка, из тебя выйдет толк. Ты умеешь думать!

— Значит, в этой идее кое-что есть? — обрадовался Валерий.

— Завтра же поезжай к твоему «психу».

— Спасибо, Кирилл Михайлович! Уж я выжму из него все, что он знает!

— Мне-то за что спасибо? — рассмеялся Кирилл. — Я должен тебя благодарить…

Прежде чем откликнуться на стук в дверь, Мещерский прикрыл листом бумаги документ, который проверял. Увидев Лисовского, поморщился.

— Опять вы…

— Опять я! — уныло сказал Лисовский. — Хожу. Прошу. Что мне еще остается делать?

— Я уже говорил вам — не могу. Список составлен, ни одной свободной квартиры нет. Не такое у вас бедственное положение — четыре человека в шестнадцатиметровой комнате. Вы не видели, в каких условиях люди живут!

— Я много кое-чего видел на своем веку, — покачал головой Лисовский. — Я столько видел, что не дай бог кому-нибудь увидеть. Я еще при бывшем царе еврейские погромы видел…

— При чем здесь погромы? Ерунду какую-то говорите, Семен Осипович! Получите вы квартиру. Не в этом году, так в будущем. Неужели не можете подождать?

— Я бы подождал, — вздохнул Лисовский. — Но вы знаете, что это значит, когда в одной берлоге живут две медведицы? Они устраивают такой кошмар, что двум мужчинам остается только руки на себя наложить!

— Бросьте, Лисовский! Я видел на новогоднем вечере вашу супругу и жену вашего сына. Милейшие женщины. Вполне интеллигентные.

— На вечере… — повторил Лисовский. — На вечере они все интеллигентные. А на кухне вы их видели? Нет? Значит вам крупно повезло. Разве я мог себе представить, какой получится ад, когда мой Сережа женился?! Я тогда думал…

Мещерский нетерпеливо перебил:

— Попробуйте поговорить с Бережновым. Может быть, он что-нибудь сделает. Лично я ничем не могу вам помочь.

Лисовский испуганно затряс головой:

— Упаси меня бог надоедать начальству своими не такими уж веселыми делами. И потом, между нами говоря, Николай Николаевич не тот человек, который здесь нужен… Нет, совсем не тот человек. Если уж вы не захотите помочь…

Мещерский окончательно потерял терпение:

— Послушайте, Семен Осипович, вы приходите ко мне десятый раз. Сколько можно повторять одно и то же? Все квартиры уже распределены. Не спорю, у вас есть кое-какие основания. Вы наш старый сотрудник, уважаемый бухгалтер треста. Со временем вам несомненно дадут квартиру. А теперь я ничего сделать не могу. Попрошу вас больше не отрывать меня от работы.

Лисовский встал, сделал шаг к двери. Но, подумав немного, снова уселся и, видимо, на этот раз прочно.

— Будем говорить как деловые люди, Павел Сергеевич. Мне ведь известно, почему Сидоренко получит квартиру, хотя он работает в тресте без года неделю. Не могу сказать о других, чего не знаю, того не знаю, но Сидоренко…

— Если вы немедленно не прекратите гнусные намеки и не извинитесь, я выкину вас из кабинета! И приказ о вашем увольнении появится незамедлительно. Слышите, вы, клеветник!

Лисовский дрогнул. Но все же остался сидеть. Долго смотрел на Мещерского немигающим взглядом. Потом трясущейся рукой полез в карман, вынул конверт, положил на стол:

— Здесь ровно полторы тысячи, Павел Сергеевич. Новыми деньгами. И никто не узнает… Что вы делаете?! — вскрикнул он, увидев, что Мещерский нажал кнопку звонка.

В дверях появился секретарь.

— Сейчас вы увидите, что я делаю! — Мещерский повернулся к секретарю. — Меня кто-нибудь ждет?

— Два посетителя.

— Зовите! И сами останьтесь.

Мещерский надорвал конверт и на стол посыпались новенькие десятирублевые купюры. У секретаря округлились глаза. Словно завороженный смотрел на деньги и Мещерский. С трудом отвел взгляд. С ненавистью взглянул на бухгалтера. Резко сказал:

— Лисовский пытался подсунуть мне взятку, чтобы получить квартиру! Составьте акт и немедленно сообщите в прокуратуру.

С утра Валерий отправился к знакомому коллекционеру. Тот с большим интересом отнесся к зажигалке, но сказал, что видит ее впервые. Зато дал адрес одного товарища:

— Месяц назад этой зажигалки у него не было. Возможно, приобрел ее позднее? Попробуй, съезди к нему.

Валерий поехал по указанному адресу. Пожилой человек, по виду бывший военный, сказал уверенно:

— Старая знакомая!..

— Так вы знаете, чья это зажигалка? — обрадовался Валерий.

— Конечно, знаю. Вещица редкостная, не забудешь. Ее хозяина я весь вечер уговаривал продать… Слышать не желает!

— Как его фамилия? Ну, этого… хозяина?

— Фамилия?.. А, черт, вечно у меня фамилии из головы вылетают… Да собственно и видел-то я его всего один раз в какой-то случайной компании. Кажется, он инженер… Так точно! Инженер Сидоров! Или, может быть, Сидорчук?.. Или Сидоркин? Но что-то безусловно было с Сидором связано…

Валерий, язвительно поблагодарив за «точные» сведения, вернулся в прокуратуру.

— Не вышло с коллекционерами? — спросил Дегтярев.

— Из-за ерунды, понимаете, сорвалось! Прямо какая-то лошадиная фамилия. Как у Антона Павловича Чехова! — Валерий уныло опустился на стул, вздохнул и начал рассказывать.

— Не так уж плохо, — сказал Кирилл. — Найдем. Можешь не сомневаться. Милиция разыщет.

Увидел, как просияло лицо Валерия. В душе шевельнулось нечто похожее на зависть: отчего он не умеет быть таким непосредственным, восторженным, смешливым? Возраст? Чепуха! Тридцать лет — не старость. Он не был таким и в двадцать. Просто жизнь сложилась иначе…

В сорок первом отец ушел в ополчение. И не вернулся. Потом умерла мать. Сколько было ему тогда? Восемь лет. Совсем несмышленыш. И вот — детдом. Нет, он ничего не может сказать плохого о детдоме. Но как недоставало мальчишке родительской ласки! Той беззаветной любви, которую не может заменить никакой, пусть самый слаженный, самый крепкий ребячий коллектив. И все-таки Кирилл с благодарностью, порой даже с нежностью вспоминал детдомовских ребят. Именно там, в детдоме, он узнал цену дружбе, принципиальности, непримиримости.