Инесса Волкова - Идеальная секретарша

ПОНЕДЕЛЬНИК. Утро.

Я проснулась оттого, что видела тебя во сне.

И во сне ты был таким же неверным, как и в жизни. Ты спускался по лестнице в какой-то нелепой кожаной фуражке. Ты был не один, рядом с тобой шла роскошная брюнетка и ты призывно улыбался ей той обворожительной улыбкой, на которую когда-то клюнула и я…

В этом сне ты не заметил меня. Вы прошли мимо, а у меня заболела душа. Я зашла в квартиру, из которой только что вышли вы – это было мое убогое жилье. Пол был затоптан…"

Это все было во сне.

Потом я долго лежала в постели и не открывала глаза. Я старалась вспомнить более ранний сегодняшний сон. И вспомнила.

Я гонялась за каким-то странным крупным цыпленком.

Я поймала его.

Я посадила его в кулек, который заменял ему гнездо. Гнездо было из газеты…

Я старалась разгадать этот сон. Мне он казался каким-то пророчеством. Впрочем, и во сне я знала, что это сон и гадала над смыслом. Смысл я истолковала так: птица – символ семьи. Кулек – это гнездо, дом. Семья и дом. Что я еще хочу?! Именно это. Но как ненадежен мой дом из газеты!..

Звенит будильник. Надо вставать. Я тянусь за колодой карт. С тех пор, как у меня появился ОН, я почти каждое утро начинаю одинаково: я раскладываю карты. Я гадаю на него.

В моей колоде ОН самый красивый. Карты говорят мне, что сейчас ОН не с женщиной. Меня успокаивает такая мелочь. Я верю и картам и снам. Особенно я верю в пророчество снов…

ПОНЕДЕЛЬНИК. Вечер.

О моих снах можно рассказывать бесконечно…

Многие сны я разгадываю еще там – во сне. Я сразу понимаю, что мне несет этот сон. Иногда я просыпаюсь в тревоге. И тогда стараюсь прокрутить всю пленку назад, чтобы понять то, что меня так встревожило. Но сон зыбок и бывает, что я никак не могу вспомнить его. Но некоторые сны я буду помнить всю свою жизнь. Особенно те, которые предсказали мне тот страшный исход.

Несколько лет прошло после смерти моего любимого и единственно верного мне мужчины. Моего мужа. А за полгода до этого я стала видеть пророческие сны… Они мучали меня, лишали всякой надежды. Впрочем, о его смертельной болезни я знала все эти полгода. А сны были страшными. Они были так коротки и так значительны, что каждый жест или фразу я старалась толковать.

Нет, во сне нет слов. Сон нем. Но во сне всегда знаешь значение слов.

Мой сон – не взгляд назад. Мой сон – взгляд вперед.

Мои тогдашние сны говорили мне о моем скором одиночестве. И это случилось…

Еще полгода мой любимый мучал меня – он приходил в мои сны каждую ночь. Он изводил меня. Я не могла ни на мгновенье забыть о нем – ни днем, ни ночью. Я болела от снов.

И каждый день я была занята прокручиванием этой короткой ночной ленты…

Потом он привык к своему новому существованию и не стал приходить ко мне каждую ночь. Однажды он мне сказал, что теперь ТАМ у него много знакомых и что он ТАМ самый старший. Он имел ввиду свое воинское звание и последнюю должность. А перед этим ушел ТУДА его сослуживец: он действительно был моложе его, младше по званию и по должности и трое его подчиненных с последней службы. Он ТАМ был уже не один…

Однажды он появился после большого перерыва. Я так обрадовалась ему, я плакала во сне уже не от горя, а от щемящей жалости. Я и во сне понимала, что он уже никогда не будет моим. У него ТАМ все было по-другому… Он гладил мои щеки, он спрашивал: «Как ты? Тебе плохо?»

Мне было плохо. Мне было очень плохо. Он с нежностью и жалостью говорил, что не может быть со мной. И что у него ТАМ уже есть д р у г а я…

Я понимала и во сне, что он уже никогда не будет моим. В моей душе не было ревности к той, другой. В моей душе была только боль. Боль от потери.

Потом пришла другая боль.

Эта боль была не меньше, чем первая.

Эта боль была о себе…

Мне было жаль теперь себя.

Я стала бесконечно думать о своей жизни и своей судьбе.

И ничего хорошего будущее не сулило мне…

Клементия заложила палец в книгу…

Потому что в это время зазвонил телефон, и она взяла трубку, чтобы четким, хорошо поставленным голосом произнести:

– Агентство «Аргус». Услуги населению. Помощник комиссара Клементия слушает…

Клементия знала, что полковнику Максиму Рудину вряд ли понравится то, что она называет его комиссаром, но тут уж она ничего с собой не могла поделать, к тому же, она полагала, что у всех нормальных людей есть чувство юмора. У самой Клементии это чувство присутствовало.

Москва поразила Анну своей чистотой. Вот уж никогда бы не подумала, что можно навести в ней – такой бестолковой и суматошной – порядок, – удивилась Анна. Она помнила, какая грязная была столица каких-то пять лет назад: при входе в метро «Кузнецкий мост» лежали кучи мусора – кочерыжки вареной кукурузы, пакеты из-под соков, пустые пивные банки, коробки из-под бананов и горы всякого другого хлама. Когда Анна увидела этот хлам летом, во время одного из своих приездов из Германии, то это не так уж и возмутило ее. Но когда в следующий приезд – зимой – она увидела все те же кочерыжки, ей стало стыдно за всех москвичей и всех русских, вообще. В этот же приезд не было ни старого мусора, ни нового. Вот так перемены, – не без удовольствия произнесла вслух Анна, – к чему бы это?..

… Рано утром Анна составила график посещения некоторых издательств. Она хотела поручить все дела с издательствами своему литературному агенту, но так как не договорилась с ней о встрече, то и не застала ее в Москве.

Еще раз посмотрев график, Анна отметила, что еле-еле успевает вернуться обратно с дневной электричкой – она боялась ездить вечером общественным транспортом, к тому же этот пригород был ей совершенно незнакомом, также как и его репутация. Тогда она вычеркнула один пункт, но потом, подумав, внесла его опять. Кто знает, когда я еще здесь буду, вздохнула Анна и вышла из дому. Первым по списку стояла «Вечерняя Москва».

… Когда Анна выписывала пропуск у дежурной, чтобы пройти в редакцию, и подала ей свой паспорт – такой здесь был установлен строгий порядок, – то уронила записную книжку. И пока она ее поднимала, то обратила внимание на вошедшего в вестибюль мужчину – на нем была тирольская шляпа с сереньким перышком за лентой. Она отметила про себя – мужчина недурен собой, но совершенно не соображает, что ему надо носить – шляпа была ему явно не к лицу…

После «Вечерней Москвы» она поехала на Беговую – в маленькое частное издательство, где у нее была договоренность о встрече. И там на заправке – около улицы Поликарпова – она неожиданно увидела мужчину в тирольской шляпе с таким же серым пером. Что им, носить больше нечего, подумала Анна, и даже улыбнулась сама себе. Мужчина между тем спросил что-то в киоске, мельком взглянул на Анну и заторопился к своему джипу.