Джесси Келлерман - Зной

Он бросил меня и сбежал.

Кто-то сообщил властям о случившемся, те прислали людей осмотреть машину. Сначала они, конечно, не знали, что в ней находится младенец, и отбуксировали ее на свалку. Только там кто-то наконец и услышал мой визг. Машину разрезали автогеном, а меня отправили в больницу.

В ней я провел месяц. Куда меня следует отправить, никто не знал. Кто я, никому известно не было. Мать никаких документов с собой не взяла. Да к тому же я еще и заболел.

Представьте. Я выжил при крушении автомобиля, которое убило мою мать; выжил, оставшись совсем один в походившей на гроб машине, и ни одной царапины не получил, — а попав в больницу, подцепил ревматическую лихорадку.

Когда я немного поправился, меня решили поместить в сиротский приют — и поскорее, пока со мной не случилось еще какой-нибудь беды — пока медсестра не уронила меня на пол темечком вниз или не утопила в ванне. Больница выяснила, где расположен ближайший к Агуас-Вивас, около которого меня нашли, приют, — оказалось, в Чарронесе.

Туда меня и переправили.

В приюте я провел почти год, а потом за мной приехала бабушка. Она слышала о катастрофе — в те дни любой случай такого рода становился важной новостью, — однако отыскать меня не пыталась. Я был не нужен ей, потому что наполовину принадлежал мужчине, который погубил ее дочь.

Когда же в ней взяла верх материнская жалость, бабушка приехала и предъявила на меня права. Мы перебрались в Эрмосилъо, там я и вырос.

Денег у нее не было, однако мне всего-то и требовалось, что играть в fútbol да сидеть в библиотеке, так что интересы наши почти совпадали. Она меня не донимала, а о родителях моих ничего не рассказывала.

Не могу сказать «никогда не рассказывала». Если ей требовалось описать прекрасную женщину, она говорила обычно: «Хорошенькая, но не то, что твоя мать». Так я и узнал, что такое красота, — разглядывая фотографии моей матери, которые показывала мне бабушка.

У меня есть с собой ее фотография. Вот.

Как видите, мать и вправду была очень хороша собой. И похожа на бабушку. Думаю, когда бабушка говорила о красоте мамы, говорила она на самом-то деле о себе.

А вот еще снимок, который хранился у бабушки. Вернее, нет, не хранился. Она о нем просто забыла. Иначе наверняка уничтожила бы. После автомобильной катастрофы она сожгла все, что имело какое-либо отношение к моему отцу. Кроме этого снимка. На нем мать уже беременна мной.

Взгляните.

Это он?

Мужчина, которого вы знали?

Благодаря этому снимку я и узнал, как он выглядел. А иначе у меня никакой путеводной нити не было бы.

Кулон на ее шее — вещь, похоже, дорогая. Происхождения его я не знаю, купить такой кулон она не могла, не на что было. Возможно, это подарок моего отца.

Фотографию эту я нашел между страницами книги, которую бабушка подсовывала под ножку кухонного стола. Как-то раз — мне тогда было тринадцать — я не смог подыскать себе никакого занятия, а на улице лил дождь, и я вытащил книгу из-под стола, посмотреть, не рассказывается ли в ней что-нибудь интересное.

Кошмарная была книга. Я помню это ясно, потому что ничего скучнее не читал.

Называлась она «Страна без дождей».

А рассказывалось в ней об ирригации в Мексике. Как такая книга попала к бабушке, понятия не имею, она была почти безграмотна. А я читать любил, но одолеть эту все же не смог, уж больно много в ней было никчемных фактов и технического жаргона. Я прочитал первое предложение и начал перелистывать ее в поисках картинок.

Вот тогда-то из нее и выпал снимок.

Подержите его пока у себя, если хотите.

Сначала я не понимал, на что смотрю. Отца же я никогда не видел. Но затем признал мою мать. И заметил, какой большой у нее живот: в нем мог находиться только я.

Это странно — увидеть себя еще не родившимся. Поскольку я не знал их обоих, то и не понимал по-настоящему, что появился на свет из чьего-то тела. Бабушка всегда говорила, что меня принес и уронил в ее двор стервятник.

Присмотритесь.

Видите?

О том, что я нашел этот снимок, бабушка не знала. Я спрятал его в моей личной Библии и разглядывал всякий раз, как хотел напомнить себе, что меня вовсе не стервятник принес. Вообще-то бабушка никакого представления об укромности, личной тайне, не имела. Да в те дни его и никто не имел. Помню, когда мне было шесть лет, я наблюдал, как наша соседка задирает юбку и омывает себя водой из кадушки.

Но к моей Библии бабушка не притрагивалась. Никогда в нее не заглядывала, а потому и о фотографии ничего не узнала, — вернее, узнала, но много позже, об этом я тоже скоро расскажу.

Когда я немного подрос, то принялся задавать ей вопросы о моих родителях.

Прямых ответов бабушка мне давать не желала. Возможность контролировать прошлое доставляла ей удовольствие. Не было у меня ни отца, ни матери; или не было отца; или мой отец был преступником. Убийцей — и теперь он горит в аду, и если я подберусь к памяти о нем слишком близко, то и сам там гореть буду.

Я отвечал ей заявлениями диаметрально противоположными. Если она называла отца дурным человеком, я твердил, что лучше него человека на свете не было. Если напоминала, что он бросил меня, говорил: нет-нет-нет, он не сам ушел, это ты его выгнала.

В шестнадцать лет я нашел работу и зажил отдельно от бабушки. И мое отношение к ней стало меняться. Думаю, из-за того, что мне пришлось самому обеспечивать себя. Я начал понимать, какой я был для нее обузой, — и какой, надо полагать, обузой были мои родители. Я посылал ей деньги — деньги, которые и самому мне нужны были позарез, — а она возвращала их с запиской: ты мне не родственник.

Я поехал повидаться с ней, захватив Библию с фотографией. Мы расположились на кухне, она дала мне чашку cafe con leche [48] Кофе с молоком (исп.). . «Я хочу, чтобы ты рассказала о том, что произошло, но не хочу, чтобы ты кричала, и не хочу, чтобы плакала».

Разумеется, она раскричалась и расплакалась.

Диверсионная тактика, понимаете? Бабушка применяла ее постоянно. Не из желания навредить мне. Из желания оградить меня от моего позорного прошлого. Держать в коконе, из которого я и носа высунуть не мог бы.

Пока она кричала, я раскрыл Библию и извлек из нее фотографию. И подержал ее перед лицом бабушки, точно крест перед вампиром.

Я не хочу сказать, что бабушка была вампиром.

Вы понимаете, что я имею в виду?.. Просто вот именно так я ее и держал.

Ладно — хорошо. Мне не хотелось бы, чтобы у вас создалось о ней ложное впечатление.

Так… Фотография. Я подержал ее перед бабушкиным лицом, и кричать она перестала.