Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия

Гамаспюр

Санкт-Петербург, 7 июня 2001 года

Лето, нарушая все законы природы и северного города на болоте, в этом году стояло прекрасное, и даже унылые улицы рабочей Выборгской стороны, словно в праздник, сейчас были расцвечены жалкой зеленью газонов и редких деревьев.

По набережной, чуть сутулясь, шел высокий и худой человек лет тридцати пяти, придерживая рукой черные волосы, которые то и дело пытался растрепать надоедливый невский ветер. Но даже и ветер в этот день не приносил прохлады. Во всех движениях идущего скользила какая-то неуклюжесть, соединявшаяся, однако, с определенной грацией. Дойдя до переулка — финала своего недолгого путешествия, он несколько тоскливо глянул в сторону набережной, где краснели кирпичи печально известного всему Петербургу места, вздохнул, свернул налево и перед самым носом у проносящихся мимо «Жигулей» пересек дорогу.

«Хорошо, что хоть „Кресты“ рядом, далеко ходить не надо», — в сотый раз повторил он мысленно фразу, которая однажды показалась ему удачной. Она давно перестала ему нравиться, однако по каким-то непонятным законам продолжала звучать у него в голове всякий раз, как он здесь оказывался. Сергей Эдуардович Габузов вообще терпеть не мог этого района, почему-то наводившего на него тоску. Район этот был бездушный, до сей поры пропитанный ядом революционных событий. Наверняка неслучайно и в наши дни сюда, как на работу, регулярно наведывались пикетчики всевозможных мастей, разворачивали плакаты, потрясали в воздухе сухонькими кулачками, взывали, требовали… Короче, сотрясали воздух…

Через пять минут Габузов уже спускался в свой подвальчик, как всегда, испытывая глухое и тщательно подавляемое раздражение. И, в отличие от дней предыдущих, сегодня его немотивированному внутреннему раздражению сразу нашлись внешние причины.

— Вот что, Сергей Эдуардович… — едва приметив его, защебетала секретарша. Лариса была студенткой третьего курса одного из многочисленных расплодившихся ныне юридических заведений, что в сочетании с яркой внешностью, по ее мнению, давало ей право разговаривать со многими едва ли не покровительственно. К несчастью, Сергей Эдуардович, перешедший в адвокатуру всего полгода назад, относился к числу людей, легко подпадавших под такое покровительство. Впрочем, девица была, что и говорить, эффектная, и это обстоятельство (в частности, четвертый номер бюста) несколько примиряло Габузова с его нынешним, весьма незавидным служебным положением.

— Ну, что на сей раз? — устало спросил он, привычно пробежав пальцами по усам. Усы, пожалуй, были самой выдающейся частью его лица — жгучие, обильные и ухоженные. С ними могли посоперничать разве только еще глаза — небольшие, но тоже черные и пронзительные. Остального на лице Сергея Эдуардовича вроде бы и не существовало. — Опять идти отбывать номер за Лавровича или за Савельеву? Или что вы там мне еще приготовили? — раздраженно продолжал он, с досадой глядя на занятую полировкой ногтя секретаршу.

— Ах, да ничего страшного, — капризно ответила Лариса, откладывая пилочку. Можно было подумать, что она уже совсем забыла про Сергея Эдуардовича и теперь была даже слегка возмущена его настойчивостью. — Ваш закуток сегодня занят, там вчера Михал Михалыч велел начать ремонт.

— Конечно, начинать надо всегда с меня!.. Меня можно было бы и вообще не трогать, кто туда заходит-то?! — начал было ворчливо возмущаться незадачливый адвокат, но тут ему вспомнился недавно услышанный анекдот.

У армянского радио спросили: «Какие бывают начальники?» «Начальники бывают непосредственные и посредственные», — ответило армянское радио, и, несмотря на в общем-то несоотносимость сути анекдота с личностью заведующего консультацией, сделалось чуточку веселее.

— …Но зато вы можете перебраться пока к Швербергу — он позавчера улетел в колонию, куда-то за Урал, и раньше чем через неделю не вернется, — пояснила Лариса таким тоном, будто дарила Сергею Эдуардовичу редкий бриллиант.

— К Швербергу так к Швербергу, — неожиданно быстро согласился он, поймав себя на мысли, что настроение действительно слегка улучшилось. В конце концов любое перемещение, хотя бы и не по службе, а всего лишь в замкнутом пространстве, всё равно вносит элемент разнообразия в будничную рутину. И вообще — интересно ведь примерить на себя интерьер модного преуспевающего адвоката…

Кабинет коллеги размерами не так уж и превосходил каморку Сергея Эдуардовича, но оказался шикарным — с двумя кожаными креслами и с не менее кожаным диванчиком. А еще с двойными обоями и с развешенными по стенам копиями английских гравюр, изображающими сценки из юридической жизни Лондона XVIII века. Из содержания картинок следовало, что дела у британских коллег Габузова, даже в те юридически отсталые времена, шли несравнимо лучше, нежели в наши прогрессивные у него самого.

Сергей Эдуардович невольно присвистнул от столь приятного удивления (по причине стойкой антипатии, ранее в шверберговские закрома он был не ходок) и теперь совсем оживился: что ж, с недельку можно будет поиграть в преуспевающего дельца. Расправив плечи, он с удовольствием, как школьник, начал раскладывать на девственно-чистом швербергском столе свои бумаги и отнюдь не паркеровские ручки. Устроив таким образом некоторый творческий беспорядок «по-габузовски», новый «делец», он же калиф на час, плюхнулся в одно из кресел, перебросил длинные ноги через подлокотник и эффектным жестом выудил сигарету из пачки синего «Петра». Все, кто мог бы увидеть в этот момент Сергея Эдуардовича Габузова, безвестного адвокатишку тридцати четырех лет от роду, непременно решили бы, что на самом деле он… обыкновенный неисправимый мальчишка с легкими хулиганскими наклонностями, отнюдь не стремящийся ни к работе, ни к завоеванию более комфортного места под солнцем. На самом деле к разряду классических бездельников Габузов ни в коей мере не причитался — просто с подлинным азартом он относился лишь к той работе, которая доставляла ему профессиональное удовольствие. Но такая работа в последнее время подворачивалась крайне редко. Что же касается места под солнцем, то стремиться к нему теперь, по мнению Сергея Эдуардовича, представлялось делом крайне глупым. Раньше надо было заниматься этим вопросом, а не сейчас, когда тебе уже четвертый десяток. Нынче на дворе время молодых да ранних.

Вот примерно так размышлял сейчас, утопая в мягкой коже, Сергей Эдуардович. В своих мечтах и в едких клубах дыма он так и плавал бы еще неизвестно сколько времени, когда бы на рабочем столе вдруг неожиданно не загудел факс. Габузов недовольно поморщился, но все же скосил глаза: из щели, нудно жужжа, тянулась бумага. «Ну и черт с ним, все равно не мое!» — с облегчением подумал он, по-детски радуясь тому, что можно ничего не читать, ничего не решать, никому не звонить и никуда не бежать… Однако природное любопытство в конце концов пересилило, и он решил краем глаза глянуть на вылезший листок. Ведь на самом же деле любопытно, какими такими делами ворочает знаменитый Шверберг?