Ильдар Абузяров - Мутабор

– Но так ли ты весело живешь, как хотелось бы? Со мной, конечно, как и с другими клиентами, ты веселишься. Но что ты прячешь под жесткой улыбкой-маской? И здесь – под каркасом лифчика? – Омар потянулся рукой сквозь решетку к левой груди Лубват.

– Ну, так идешь со мной? – заломила руку Омара Лубват о железный прут.

«Аллах помогает оказавшимся в ловушке не чувствовать себя одинокими», – подумал Омар и мигом перемахнул через ограду парка.

Через десять минут они уже сидели в теплой уютной чайхане с фонтанами зеленого горячего чая, щедро бьющими из курносых, покрытых зеленым купоросом чайников. Как ему прежде не пришла мысль отправиться туда, где чай по-восточному крепкий и дешевый, а громкая танцевальная музыка не дает уснуть. Благо на бодрящий напиток у него остались какие-то серебристые мальки пузатой мелочи.

Смакуя глоток за глотком целительной влаги с рыжим лимоном, Омар пьянел от зеленых глаз проститутки под копной рыжих волос. К тому же, сверкая своим третьим глазом на фиолетовом оперенье подъюбника, среди столиков важно расхаживала танцовщица-павлин. Она старалась попасть в такт восточной музыке, льющейся из радиомагнитолы «жигулей», припаркованных за шатром.

Чай бултыхался в пустом желудке и кишечнике, заставляя живот ходить ходуном и подражать чарующим движениям танцовщицы. Завороженная змея внутри тела, подчиняясь призывным звукам зурны и ритмам тамбурина, медленно поднималась по позвоночнику. Омар сам удивлялся, откуда у него вдруг появились силы, – неужели этот птичий танец с изящным трепыханием кистей заставил змеевидную часть его тела принять боевую стойку?

– Слушай, неужто ты ни разу не была в этом парке и в усыпальнице Балыка-Малика? – качнулся в сторону Лубват Омар. – Ни разу не помолилась на могиле святого и не попросила изменить свой тагдыр?

– Нет, не хочу! Моя жизнь сложилась как сложилась! – Танцовщица оперилась, а Лубват Тигровая ерепенилась и показывала когти львицы…

– А я бы на твоем месте не побрезговал покаяться, – отхлебнул глоток остывшего чая Омар.

– Ты что, мораль читать пришел? – закипятилась Лубват. – Давай либо плати и удовлетворяй свои потребности, либо вали!

Смекнув, что лишние крики и внимание ему ни к чему, Омар быстро сжал руку женщины своей клешней, словно собираясь снять раскаленный чайник с плиты.

– Я совсем о другом, дура, – горячо зашептал он. – По слухам, этот святой был бродягой с обочины, то есть, как и ты, жил у дороги. Так почему же ему не простить твои грехи? Не заступиться? Может, стоит разок сходить и поплакаться? Пореветь о своей тяжелой доле? Слезы – они очищают. Глядишь, Балык-Малик и попросит за тебя у Всевышнего.

– Исключено! Мой грех слишком тяжелый! – задрала свои пышные ресницы к небу Лубват, в то время как танцовщица вскинула юбки. – Балык-Малик святой, он за всю свою жизнь ни одной живой твари не обидел. Ни жучка, ни паучка, ни мокрицы, а я даже в мокрухе принимала участие.

– Ты что, сама пускала кровь? – приблизился вплотную к уху женщины Чилим. Там, в ушной раковине, было темно и страшно. Но Омар поймал себя на мысли, что готов утонуть в объятиях Лубват или быть задушенным ими только потому, что смерти иногда предшествует любовь.

– Нет! – возмутилась Лубват. – Господь с тобой!

– Вот видишь, это уже меняет суть дела. – Доведенный до состояния жертвы, Омар остро переживал свою участь, и ему не терпелось услышать историю о еще большей невинной жертве.

– Не могу. Если я расскажу, мне не сдобровать. Я могила.

– Расскажи! – взмолился Омар, ибо ему хотелось быть допущенным не только к телу, но и к душе проститутки, проникнуть в самые темные уголки ее сознания, где притаились мысли о смерти.

Но Лубват Тигровая не спешила откровенничать с Омаром. Отстранившись, она налила себе еще зеленого чаю. Но мыслями она была уже не здесь, это Омар увидел по затянутому пеленой времени и травы взгляду шлюхи. По тому, как она смотрела в чашку, Омар понял, что они спрятали жертву на дне зацветшего водорослями водоема.

– Расскажи, расскажи о самом сокровенном. Облегчи душу, – потянул за лиану разговора Омар. – Посуди сама, если я смогу простить, то он и подавно…

– А вдруг ты ищейка?

– Посмотри на меня, ну разве я похож на ищейку? Я ученый, я сам жертва.

– Неужели? – сказала эхом Лубват, словно перед ее глазами вновь возникла картина не сегодняшнего вечера, а того далекого дня. И тут ее прорвало, и слова, которые она долго сдерживала плотиной воли, понеслись частыми волнами.

– Вот и он ученым назвался, – задумчиво глядя в сторону, затараторила она с таким придыханием, что, казалось, ее слова переваливаются через затор камней на реке. – Я тогда еще молодой, свежей и чистенькой была. Только вышла на дорогу, гуляла как раз недалеко от того места, где мы с тобой встретились. А он, как и ты, это сразу было видно, приехал издалека. Гляжу, идет такой весь грязненький, заросший. В куртке с рюкзаком походным за плечами. Ну, я его и подначила: мол, к жене спешишь, путник-распутник? А он посмотрел так на меня и говорит:

– Нет у меня жены, никто меня не ждет.

– А хотелось бы, – спрашиваю, – в семейное гнездышко?

– Я сам встречаю, кого хочу, – улыбнулся он, а сам рассматривает меня.

А потом вдруг так и говорит: «Если хочешь – ты будь моей женой. Ибо пророк сказал, что проститутка, напоившая из своего мокроступа умирающую от жажды собаку, попадет в рай. Вот и ты напои, накорми меня!»

Я к таким разговорам всерьез не относилась. Опять, думаю, клеится. Бесплатно мной воспользоваться хочет. А сама, пока бла-бла, тоже его разглядываю. У меня глаз-алмаз. Одет невзрачно, в серое, дорожное. Из брезента, чтобы не порвалось. Значит, сменной рубашки нет. Сумка – рюкзак, а не чемодан на колесиках, как у богачей, чтоб не утруждаться. Подошвы – стоптанные, значит, машины тоже нет.

– Женой, – ухмыльнувшись, спрашиваю. – Какая тебе жена, бродяжка? А чем ты калым заплатишь? А где мы жить будем? У тебя, сразу видно, и денег-то нет. Ни махр заплатить, ни свадьбу нормальную сыграть. Да у тебя и дома-то, наверное, нет, бродяга. И за душой ничего не осталось.

А он в ответ:

– Плохо ты меня разглядела, хозяюшка. Дом у меня есть – хотя и небольшой, но свой. А денег у меня полно – двадцать процентов натекло на самый надежный вклад, спрятанный в депозитарии вот за такими толстенными стенами. Ни одному вору не пробраться.

А я ему:

– Давай рассказывай. Все вы такие сначала. Я уже словам не верю. А только деньгам. Вот когда покажешь свою золотую кредитную карточку, тогда и поговорим. Много вас здесь таких ходит и золотые горы обещает.

И тут он заявляет, что не только мне обещает золотые горы, но и всем жителям Кашевара: мол, скоро все как в Кувейте заживем. А в доказательство достал из-за пазухи камушек неотесанный такой, мутный, но блестящий. Я в этих камнях ничего не понимаю. Да и сам владелец камушка мутный был. Видимо, устал с дороги, но улыбка сияет, а глаза так и сверкают от счастья и гордости. И тогда я поняла, что камень чего-то стоит. Но вот чего? А сама подумала, может, он с дороги грязный, а сам ювелир!