Юлия Винер - Красный Адамант

Йехезкель подошел, отвел его за плечо от кровати и говорит вежливо:

— Да ведь он уже не спит, можете отдать прямо ему.

Старикан роль выдержать не сумел, злобно глянул на Йехезкеля, бросил бусину вместе с перчаткой мне на грудь и быстро уковылял из палаты.

— Вот настырная гнида, — говорю. — И чего он ко мне прилепился?

Йехезкель помолчал и говорит негромко:

— Вам надо быть осторожнее.

Осторожнее? Осторожнее?!

Жду, что дальше скажет. Молчит.

Может, не про это? Делаю вид, что не понимаю:

— Зачем он мне этот дрек принес? Я его и знать не знаю. Ненормальный какой-то.

Йехезкель говорит:

— Не беспокойтесь, я посижу в коридоре, больше его не пущу. А вы постарайтесь спрятать получше.

И ушел.

Так. Вот еще и этот знает. А я-то надеялся, что Татьяна не будет болтать.

Дочь Галина утверждает, что я в моего доктора Сегева влюбился. Положим, влюбиться не влюбился, это не моя склонность, меня эта мода не колышет. Но чувство возникло, признаю, и ничего плохого в этом не вижу. А именно уважение.

Честно сказать, я в своей жизни мало кого уважал — как-то не за что было. Уважение — это авторитет, когда доверяешь человеку, что он понимает лучше, чем ты. А я таких людей в своей жизни не встречал и больше всех доверяю лично себе. Ну, разве что мать — все-таки вырастила меня одна, хоть и докучала мне то с учебой, то с работой, но для моей же пользы, как она ее понимала. А в целом редко вмешивалась, очень сдержанная была и под конец тоже характер проявила — решила не ехать с нами и не поехала, сказала, людей не знаю, языка не выучу, не хочу в чужой стране сидеть у вас на шее, буду уж доживать, где всю жизнь прожила. Самостоятельная. Может, и не права была, но что-то в таком подходе есть.

А кроме нее, кого мне было уважать? Учителей затурканных школьных, что ли? Которые сами половины своего учебного материала не понимали и вымещали на нас свои бытовые неполадки? Или сотрудников моих из регистратуры? Даже вспоминать неохота. Или приятелей, с которыми выпивал и телок снимал? Или самих телок? Этих как раз вспомнить приятно, но уважать…

Про уважение к старикам я уже описывал.

Было, конечно, кругом полно всяких уважаемых общественных лиц, руководство там, вожди, писатели, но ведь уважение — оно точно, как любовь. Либо чувствуешь его, либо нет, и силой тут ничего не сделаешь. Не знал я всех этих уважаемых и уважения никакого не питал, а точнее сказать, плевать я на них хотел. И главное, мне это уважение было целиком и полностью ни к чему, я даже и не замечал никогда, что его нет, и спокойно жил без него.

Но доктор Сегев — это совсем другое дело. Он к тебе все с юмором, с шуточками, но самый серьезный человек, какого я знаю. И в глазах у него что-то такое… не шуточки… Я думаю, бабы на него просто падать должны, несмотря что он из себя совсем никуда. Как гляну на него, мне и смеяться хочется, что он такой петушок общипанный, и грустно мне, что я для него хоть и интересный, но всего лишь только пациент, и почему-то даже жалко его немного. И хочется что-нибудь для него сделать, но неизвестно, что. Там в больнице на стенах полно картинок, подарков от благодарных пациентов и горшков с цветами, но это получается подарок больнице, а я бы хотел лично ему, и, уж конечно, не цветочки. Денег он, понятно, не возьмет, да я бы и не стал его обижать, а что-нибудь, что он любит, но как узнаешь.

Вообще, если б только он захотел со мной поговорить как с человеком, а не больным, я бы, кажется, всю душу ему открыл — никогда у меня не было такого желания, душу открывать, даже Татьяне. Но у него свободного времени никогда не бывает, он с тобой говорит, а ты чувствуешь, что его уже в десяти местах ждут. И очень она ему нужна, моя душа.

Выписал он меня из больницы очень быстро и без всяких церемоний. Едва дал неделю после операции побыть. К этому времени он меня уже на ноги поднял и заставил немного ходить с ходунком, только вес на больную ногу не наваливать. Ты, говорит, если бы только не твой спондилайтис, был бы богатырь, так на тебе все прекрасно заживает. И ты, говорит, молодец, сохранил мускулы, не позволил им атрофироваться, как некоторые в твоем положении. Это мне от него прямо как подарок был, и я порадовался, что всю жизнь делаю зарядку.

Галина при этом была и говорит мне: ну, где же не влюбился, смотри, как расцвел от его комплимента, так тебе ему понравиться хочется.

Ну, хочется. Что в этом такого? Достойный человек, и хочется ему понравиться, но в положении пациента это практически невозможно.

Интересно, а если бы не пациент, а просто по жизни? Был бы у меня шанс с ним поближе познакомиться? Вряд ли. Он бы на меня и внимания не обратил. Да и я, если б он мне не врач и операцию не делал, я бы, наверно, тоже так сильно не относился. Они там в больнице в белых халатах все для нас как боги, а халат снимет, может, и ничего особенного. Но это вопрос теоретический, я его теперь больше и не увижу. Может, один раз еще, когда швы снимать, да и то, скорее всего, сестра или стажер.

Между прочим, вот кому стоило бы пожертвовать камушки, если б только это можно было законно оформить — на медицинские опыты, типа. Он бы разработал новую редкую операцию, а ему за это Нобелевскую премию. Вот это было бы действительно употребление. Но это, конечно, так, мечты.

Я теперь настоящий султан-богдыхан. Живу, окруженный женской заботой. Не одна женщина за мной ухаживает и не две, а целых четыре.

Кармела к моему возвращению устроила мне царский прием. Прибрала в квартире, даже цветных воздушных шариков навешала, как тут принято, и большой плакат против двери:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, МИШЕНКА!

И еды нанесла массу, самых вкусных своих блюд. Как раз был Эрев Рошашана, канун еврейского Нового года, Алексей пришел с женой и ребеночком, все сошлись вокруг моей кровати, включая Татьяну, выпили сладкого вина по рюмочке, хорошо посидели.

И дочка совсем сменила гнев на милость, каждый день после работы забегает: не нужно ли чего, папаня. Правда, больше сама кофе пьет, а то и питается, однако, видно, испугалась все-таки. Правда, есть догадка, что не только в этом дело.

И с Ириской мы много времени проводим. У нее, оказывается, квалификация по лечебной физкультуре, поэтому теперь уже не только от Татьяны приходит, но и по официальной линии, разрабатывать мою ногу. В какой-то момент она все-таки спросила в разговоре, зачем ко мне тогда приходила полиция, я равнодушно ответил, что драка во дворе была, а у меня украли мешок с материалами, но все это уже проехало и забыто. Ладно, говорит, если будут опять беспокоить, ты меня к ним пошли, я им сделаю внушение. И посмеялись оба.

Но главное — сама Татьяна. Я все правильно рассчитал, что она меня в таком положении не сможет бросить. Конечно, пока трудно сказать, вернулась ли она ко мне полностью, или только временная забота о больном. Но почти все свободное от работы время она здесь, при мне, и привычка свое возьмет. Правда, когда ночует, то спит на диване в салоне, но это и правильно, мне и раньше было тесно вдвоем, а при моей травме тем более.