Александра Маринина - Оборванные нити. Том 2

— Ну, измеряли, и что? Как градусник в мочевой пузырь-то попал?

— Но ведь есть же такой метод, когда температуру измеряют не под мышкой, а… — она залилась краской, смутилась, но отважно продолжила: — А в попе.

— Ну? — насмешливо проговорил Сергей. — Допустим, в попе, как вы выразились. И дальше что?

— Так он из попы в мочевой пузырь и попал.

— А что? — раздались голоса — Точно! Так и было! Катюха наша дело говорит! Молодец, догадалась.

Сергей слушал их и удивлялся: ну почему, почему люди не считают нужным иметь хотя бы элементарное, хотя бы самое поверхностное представление о строении человеческого тела и его функционировании! Ведь тело есть у каждого, это, собственно говоря, самое близкое, что у нас есть. А мы ничего не хотим знать о том, как оно устроено, как работает, по каким законам существует. Из заднего прохода в мочевой пузырь! Она что же, полагает, что то, ради чего она посещает туалет, устроено сообщающимися сосудами?

— Нет, друзья мои, — констатировал он, — не догадалась ваша Катюха. Этот мужик градусник в уретру вводил, вот оттуда он и попал в мочевой пузырь. Для тех, кто не в курсе, объясняю: уретра — это такой канальчик, из которого мальчики писают. Прошу прощения у дам за пикантные подробности.

— Для чего? — изумленно спросил кто-то.

— Для мастурбации, — спокойно пояснил Саблин. — Для поддержания эрегированного состояния полового члена.

— Е-мое! — дружно выдохнули собравшиеся. — Вот идиот-то!

— Ага, охотно согласился Сергей. — Но он не один такой. Еще один идиот ввел клизмой себе в задницу водный настой табака. Тоже помер.

— А зачем?

— Геморрой пытался лечить, — пояснил он. — А вообще в брюшной полости чего только не находят. Вот бомжа нашли мертвого, без брюк, из одежды только куртка, свитер, рубашка и носки. Сразу заподозрили неладное: мужик в такой холод без штанов — непорядок. Вскрыли — а у него в брюшной полости мало того, что семьсот миллилитров крови, так еще и две свободно лежащие стеклянные бутылки из-под пива, одна «Клинское», другая «Старый мельник», а в прямой кишке нашлась стеклянная четвертинка из-под водки.

— Это как?

Вопрос задал сын Кашириной. Сергей посмотрел в его сторону: эксперт больше не обнимал девочку-лейтенанта, которая, совершенно упившись, дремала на стуле, прислонившись головой к газовому хроматографу, напоминавшему старый ламповый телевизор. Он сидел, опершись локтями о бедра и слегка подавшись вперед, и внимательно слушал.

— А вот так! — беззаботно ответил Саблин. — Две поллитры и одна четвертинка.

— Но почему? — не унимался эксперт.

— Потому, что его насиловали таким вот извращенным способом. Все, друзья мои, моя часть концерта закончилась, я пойду воздухом подышу.

В помещении действительно было не продохнуть, курильщикам в виде праздничного исключения разрешили дымить прямо в кабинете, и Сергей начал чувствовать, как затылок наливается мутной тяжелой болью.

Он взял пуховик и вышел на крыльцо. Еще спускаясь по лестнице, Сергей слышал быстрые шаги у себя за спиной, но не обернулся. Мало ли кто ходит по большому зданию городского отдела внутренних дел!

— Сергей Михайлович, — послышался голос, — не возражаете, если я нарушу ваше уединение?

Рядом с ним стоял Глеб Морачевский.

— Пожалуйста, — равнодушно ответил Саблин.

— То, что вы рассказывали, это все из вашей собственной практики?

Сергей рассмеялся:

— Нет, конечно. В основном из чужой.

— Но кое-что — из вашей?

— Кое-что — да. Но далеко не все. Казусы это вообще штука не частая, не каждому эксперту доведется за всю жизнь с ними столкнуться. На то они и казусы. Это исключительные ситуации, штучный, так сказать, товар. Вот, например, мужик в сауне водку пьянствовал и продуктами закусывал, нес тарелку, поскользнулся, упал, тарелку выронил. Тарелка разбилась, а он на нее сверху шлепнулся. Казалось бы — какая мелочь! А упал он на осколок тарелки, и осколок вошел прямо в сердце.

— И что? — шепотом спросил Глеб.

— И ничего. Умер, бедолага. Сотни тысяч мужчин пьянствуют в банях и бьют посуду, сотни тысяч падают, поскользнувшись. Встают и идут дальше, только ушибленное место потирают. А этот… Казус.

— Вы, наверное, очень хороший специалист, — помолчав, проговорил Глеб. — Я о вас много слышал.

— От мамы? — усмехнулся Саблин.

Ему показалось, что стоящий рядом эксперт вздрогнул. Впрочем, наверное, действительно показалось. Чего ему вздрагивать? Ну, разве что от пронизывающего ветра.

— А вы уже знаете, да?

— Да, я в курсе. Мне Татьяна Геннадьевна сказала.

— Ну зачем! Вот просил же ее, просил, чтобы никому не говорила, — в голосе Глеба звучало непонятное Саблину отчаяние. — У меня и фамилия другая, никто бы не узнал.

— Я не понял, вы что, стесняетесь? — удивился Сергей. — Ваша мама мало того что блестящую карьеру сделала, так еще и красавица, и умница. Нормальный сын должен гордиться такой матерью, а вы стесняетесь.

— Да не стесняюсь я! Просто не хочу, чтобы меня все считали ее сынком, которого она удачно пристроила и в случае чего прикроет и поддержит. Не хочу. Противно.

Сергей почувствовал к эксперту нечто вроде симпатии. Он ведь и сам в молодости был точно таким же, не хотел родительской поддержки и помощи, дистанцировался от них.

— Скажите, Сергей Михайлович, неужели вы действительно можете вскрыть тело и все увидеть: и как человек умер, и от чего?

Сергей расхохотался:

— Да кто вам рассказывает все эти небылицы? Иногда — да, можно определить и то и другое. А иногда без информации, которую тебе дают другие люди, никогда в жизни даже не догадаешься, что произошло на самом деле. Вот вам хороший пример: женщина тридцати четырех лет впервые обратилась к врачу: голова у нее, понимаешь ли, начала болеть. Сделали рентген — обнаружили швейную иглу длиной пять с половиной сантиметров. Откуда она там? Как туда попала? Когда? Сама женщина ничего объяснить не могла, про иголку эту впервые от врачей узнала и страшно удивилась. Хрен бы эксперт когда-нибудь догадался, что произошло на самом деле.

— И что произошло? — Глеб слушал как зачарованный.

— Женщина эта сирота с первого месяца жизни, мать умерла, отца и вовсе не было, жила с бабкой. Так вот, когда результаты рентгена получили, бабка ей и рассказала, что на первом месяце жизни девочки мать захотела ее убить, ну, крышу снесло. Сначала ввела иголку ребенку через большой родничок, потом пыталась разрезать шею. Мать покончила с собой, а девочку удалось спасти. И вот жила эта девочка на свете тридцать четыре года и понятия не имела о том, что у нее в черепе игла. Только когда дело дошло до рентгена — бабка раскололась, а то молчала как партизанка. А вот не раскололась бы — так никто ничего и не узнал бы.