Николай Зорин - Окрась все в черный

— Нет, это что вы хотите, чтобы я сделал? Все зависит только от вас. Всё и все. Кстати, обо всех. Анна…

— Ах да! — Я стукнул себя по лбу. Черт! Как я мог забыть?! Анна! — Простите, мне нужно… Лекарство… — Я повернулся, чтобы уйти — бежать, мне нужно скорее…

— Подождите! — окликнул он меня. — Это уже бессмысленно. Да и никакого лекарства у вас нет.

Нет? Я посмотрел на свои руки, ощупал карманы — действительно нет.

— Наверное, потерял… Я не помню.

— Все равно. Никакое лекарство ей уже не нужно. Анна умерла сегодня в больнице.

— Умерла? — потерянно переспросил я.

— Да, умерла. А ко мне вам еще не время. Идите домой.

И, почти оттолкнув меня, решительно закрыл дверь.

Улица тянулась, как длинный темный коридор, и никак не кончалась. Я шел и шел, потрясенный, убитый, — когда же привал? Мне так хотелось оказаться дома, все равно где: в старой или новой квартире, — упасть на кровать (на раскладушку) и уснуть, чтобы ничего больше не чувствовать. Я устал. Я так устал!

Улица вылилась в темный пустой — по-ночному мертвый — автовокзал. Медленно, еле переставляя ноги, пересек вокзальную площадь, завернул за угол, прошел квартал вверх и наконец оказался на ярко освещенном центральном проспекте (раньше он назывался Ленина, как и все подобные ему во всех городах). По проспекту ходили люди, немного, но все же. Интересно, который час? Там, на Болгарской, мне казалось, что давно наступила ночь. Впрочем, возможно, и наступила. Можно посмотреть время на телефоне и узнать точно. Но с тех пор, как я разбил часы… нет, с тех пор, как по часам стал плакать ребенок за стеной, я совсем не стремился узнать… редко, только в исключительных случаях узнавал. А теперь вот стало интересно. Ребенок пропал, больше никогда не заплачет, Инга умерла, и Анна… Анечка, совсем юная девочка, детским голоском причитала… А теперь умерла.

Я достал телефон, посмотрел: ну да, так и есть — ночь, начало второго. Транспорт не ходит, как же мне добраться до дому? Не на такси уж точно. А пешком не дойти…

… Я дошел. Пешком. Не знаю, не помню точно как, но дошел. Нырнул в кромешную темноту подъезда, такую же абсолютную, как в моем кошмаре. Нащупывая ногой ступеньки, как хромой, как парализованный, поднялся в свою квартиру. Открыл ключом дверь, зажег свет — везде, везде, — мне так не хватало света, я больше не мог оставаться в темноте!

В мастерской лицом к стене стояла картина. Другая, не та, которую я сейчас писал. Та находилась на мольберте, где и должна была быть. Незавершенная. Ошибочная. Я все не так понял. Но завтра решу, завтра подумаю… А эта, другая… Как она здесь оказалась? Развернуть? Посмотреть? Нет, тоже завтра.

Не погасив нигде свет, я прошел в спальню, бросился на раскладушку и тут же отключился.

Комната была залита светом, ярчайшим светом утреннего солнца. Свет проникал сквозь веки, и было больно смотреть на предметы: все они словно с внутренней подсветкой. А мой сон был точным повторением событий: шесть мертвецов в комнате, залитой солнцем. Я никак не мог от него отделаться. Пытался проснуться, но сон не отпускал. Руки и ноги связаны солнечными путами — невозможно пошевелиться.

Да ведь я уже и не сплю: это моя комната залита светом — солнечным и электрическим. Солнечный побеждает. Я дома. Вчера… Да, вчера я благополучно добрался до дому. Все хорошо. Полежу еще немного и встану. Мне нужно работать. Вчера… Да, вчера я узнал… И вот теперь нужно поскорее все зафиксировать, пока не ушло, пока не забыл. Прибавилось много новых деталей: собака, желтые шторы (конечно, на моей картине они будут раздернуты), приоткрытая дверь, а за ней — темнота, человек в кресле смотрит в темноту. Подсматривающий? Неужели придется писать еще один автопортрет? Ведь исходя из последних событий подсматривающий — это я.

Ладно, с этим разберусь позже, сейчас меня больше интересует тот, в кресле. Как жаль, что я не увидел его лица. Судя по голосу, с лицом я ошибся: уже написанное лицо не соответствует образу.

Что-то меня мучает. Не могу понять что. Вчерашние блуждания? Нет, не то. Я эту улицу и без того знал — не хочу помнить откуда. Как я на ней оказался? Сел в такси и оказался, как обычно оказываюсь в таких местах. Ах да! Умерла Анна! Я слишком долго ходил за лекарством. Бедная девочка Анечка. Странно, она была старше Инги, а мне все представляется Анна в виде ребенка. Маленькая моя Анечка! Как жаль, как жаль!

Да умерла ли она? Правда ли? Мне об этом сказал мой недописанный герой — недорожденный, ошибочный образ. Откуда ему знать? Он и о себе-то немногое знает, совершенно несамостоятельный тип, в своих даже самых судьбоносных решениях полагается на меня.

Я должен проверить. А вдруг он меня обманул? Или в его сведения закралась ошибка? Я должен сам убедиться. Жаль, что потерял лекарство. Черт! Но ведь он знал, что я его потерял! Значит… значит, и о смерти Анны знает наверняка… Он — это я? Нет, нет, нет! Он — это он. А Анна…

Я вскочил, пробежал сквозь мастерскую — картина, повернутая лицом к стене, опять попалась мне на глаза, неприятно царапнула догадка, но я не стал думать об этом: сейчас важно другое. Анна… Только бы она была еще жива, я готов отправиться в новый поход, в аптеку, пусть даже все повторится. Анна…

Идти никуда не пришлось — я выскочил из своей квартиры и уткнулся в ее опечатанную дверь.

(Анна)

Первые несколько месяцев они хотя бы созванивались, потом Инга ушла из дома. Мобильного у нее тогда не было, как не было очень многих вещей, без которых жить и помыслить невозможно: все деньги пропивала мать. Связь, таким образом, стала односторонней. Потом Анне пришлось срочно переехать на другую квартиру, а на следующий день у нее из сумки вытащили телефон — и связь окончательно утратилась. Просить мать разыскать Ингу и передать ей новый номер не имело смысла: она бы ее даже не поняла. Анну ужасно мучила эта ситуация, но ничего невозможно было сделать. И потому, когда сестра позвонила, она так обрадовалась, что в первый момент ничего не могла сообразить.

— Аня? — умирающим голосом спросила Инга.

— Инга?! — восторженно закричала Анна, не услышав никакого подвоха в голосе сестры. — Боже мой, сестренка! Привет! Я никак не могла…

— Подожди! Мне нужно тебе сказать… Заплати киллеру. Обязательно заплати.

— Что? — Анна расхохоталась. — Кому заплатить? Слушай, сестренка…

— Это очень важно, Анечка. Заплати киллеру. Займи денег и заплати. Я осталась должна семьсот долларов.

— Семьсот долларов? Да у меня есть, не надо ничего занимать. Тебе нужны деньги? Я перешлю.

— Нет, это ты должна… отдать, я уже не успею.

— Как здорово, что ты позвонила. Я не знала, что…