Николай Зорин - Окрась все в черный

— Шикарный мужик! И не жалко такого в расход пускать?

— Убери! — взмолилась Инга. — Спрячь! Ну, пожалуйста.

— О! — Витек вдруг поднял голову, посмотрел куда-то мимо Инги, рассмеялся. — А вот и он сам! Здравствуйте, Петр Евгеньевич! — Он протянул руку через Ингину голову, другая рука протянулась ему навстречу.

— Здравствуй, Виктор! — весело проговорил знакомый голос.

Инга вскрикнула и повернулась. Да, это был он, ее работодатель, ее потенциальная жертва. Она в ужасе смотрела на него, а тот словно ее и не замечал. Сгреб фотографию со стола, посмотрел, усмехнулся.

— Весьма посредственный снимок. И ракурс выбран неверно. Чувствуется рука профана и отсутствие сколько-нибудь приличной техники.

— Да, — согласился Витек. — Но откуда же у бедной девушки возьмется приличная аппаратура?

— Не такая уж она и бедная. — Петр Евгеньевич взял со стола деньги, пересчитал. — Аванс? — посмотрел он на Витька.

— Ага. Остальные после дела, все как у взрослых.

— Не маловато?

— Маловато, но что же я со своих буду драть? — Он подмигнул Инге.

— Ну да, конечно, — согласился Петр Евгеньевич. — Только у меня есть предложение получше. И в смысле оплаты труда, и в смысле качества снимка. — Он достал из кармана фотографию и положил посредине стола.

Инга почувствовала, что вот-вот потеряет сознание: на фото была она.

— А ра счет полагаю произвести следующим образом: ее доля, — он кивнул на Ингу, — плюс удвоенная ставка с меня.

— Согласен! А как насчет сроков?

— Сколько она тебе еще должна?

— Семьсот.

— Значит, через неделю. Раньше у нее денег не будет, чтобы с тобой расплатиться.

— Ладно уж, — Витек пренебрежительно махнул рукой в сторону Инги, — недельку могу и подождать. — Способ?

— Это я тебе потом скажу, неудобно при ней. — Петр Евгеньевич понизил голос и сделал вид, что смущен.

Розыгрыш! Это просто розыгрыш! Сейчас они повернутся к ней, засмеются и, кривляясь, закричат: «Ну что, забоялась?» — как в детстве мальчишки у них во дворе. Ведь это не может быть правдой! Главное — не показать, что боится, тогда затравят, сделать вид, будто понимает: все это просто шутка, — подыграть…

Инга откинулась на стуле, улыбнулась, с прищуром посмотрела на них.

— Извини, Витек, ничего не получится, я передумала, денег не будет. Петр Евгеньевич, я увольняюсь…

— Э нет, дорогая! — возмутился Витек. — Как это передумала, как это денег не будет? Уговор есть уговор.

— Он не согласится, — проговорил Петр Евгеньевич с наигранным сочувствием. — И думать нечего. Витек — человек жадный, пардон, деловой, я хотел сказать. Так что придется тебе ему заплатить, значит, еще недельку на меня поработать.

— Чтобы оплатить свою смерть? Вы не офигели, мужики? — Инга рассмеялась — не очень-то весело это у нее получилось.

— Частично оплатить, — поправил ее Петр Евгеньевич. — Основные расходы я беру на себя.

— Спасибо.

— На здоровье.

— Смешная шутка.

— А мы вообще остроумные люди.

— Ну да, я заметила.

Розыгрыш, розыгрыш, розыгрыш! Нужно еще немного продержаться, не выбиться из роли, не закричать, не заплакать. Инга посмотрела на часы:

— О! Мне пора, время прогулки давно закончилось. — Поднялась, подошла к коляске.

Спокойно уйти, не подавая виду, что напугана, а ночью сбежать. Можно уехать к сестре в Лесозаводск, там они ее не найдут… Кровь в висках ужасно стучит, и голова раскалывается. Как давно у нее не болела голова и… ничего не болело! К сестре в Лесозаводск… а сейчас спокойно уйти.

Инга взялась за ручку коляски, аккуратно развернулась, чтобы не задеть столик.

— Один только момент! — весело прокричал Петр Евгеньевич. — Сядь.

Инга вернулась и послушно села.

— Послезавтра твоему малышу исполняется полгода. Первый юбилей, да? — Он засмеялся. — Это событие надо отметить. Музыка, гости, все такое. Вот, — он протянул ей какой-то листок, — список приглашенных и… ну, там все написано, дома посмотришь. Позвонишь сестре, она тоже в списке.

— Сестре? — В голове взорвалась бомба, Инга зажмурилась от невыносимой боли.

— Она переехала на другую квартиру, вот ее новый домашний телефон. Ты не знала? Ну да, конечно, вы ведь давно не созванивались. А вот новый адрес, так, на всякий случай, вдруг вздумаешь телеграмму дать или еще что. И последнее. — Петр Евгеньевич понизил голос, придвинулся к ней. — Одну глупость ты уже сделала — попыталась меня заказать, — и видишь, как все обернулось? Учись на ошибках и не пытайся переиграть меня еще раз. Киллеру нужно заплатить в любом случае, понимаешь? Анна…

— Я поняла!

— Конечно! Ты ведь не захочешь, чтобы твой долг отдавала сестра. Своей жизнью.

(Филипп Сосновский)

Звонок звенел и звенел, а я не хотел просыпаться. Слушал эти назойливые переливы (они совпадали с сюжетом сна) и думал: я мертвый художник, я не могу открыть дверь. Но звонок не умолкал — добил, разбудил. Я приподнялся на локте, послушал — звенит. И будет звенеть, пока не открою. Это милиция. Снова пойдут вопросы, вопросы. Мало им вчерашнего? Вернулись, чтобы начать все сначала: имя, фамилия, год рождения… в каких отношениях вы состояли с погибшей?

В каких отношениях? Я просто художник. Обычный художник. Вернее, был когда-то обычным. Но вот однажды я сел в такси… А потом возникла картина «Шесть мертвецов». Инга была на ней в числе прочих — в числе тех, кто вчера явился на день рождения пропавшего ребенка. Как назвать такие отношения? Не знаю. О картине, конечно, я им не рассказал. И сегодня не расскажу, зря пришли.

Но открыть дверь все же придется.

На пороге стояла Анна, сестра Инги, а никакая не милиция. Видимо, ей разрешили остаться в квартире. У меня появилась новая соседка. К счастью, без ребенка. Интересно, а ей нравится Перголези?

— Простите, Филипп, — слабым и каким-то простуженным голосом проговорила она. — У меня страшно болит голова, нет ли у вас чего-нибудь обезболивающего?

— Обезболивающего? — переспросил я и присмотрелся к ней внимательней. Да, вид у нее действительно больной: покрасневшие веки, мутный взгляд и на ногах, похоже, еле держится.

— Какой-нибудь таблетки.

— Проходите.

Анна качнулась, ухватилась за стену, сделала неуверенный шаг и чуть не упала. Я подхватил ее, провел в мастерскую, усадил на стул и тут сообразил, что у меня не только нет никаких лекарств, даже простого градусника не найдется. Я так давно ничем не болел…

— Сто лет не болела, — хрипло сказала Анна и кашлянула. — Кажется, у меня жуткая температура.

Я дотронулся до ее лба.

— Точно! Вам нужно срочно в постель.

— Да. Только немного посижу. Очень холодно. — Девушка зябко повела плечами. — Мне бы таблетку.