Геннадий Скубилин - Записки следователя

Аркадий смотрел в пол, упорно молчал, раздумывая. Прошло немало дней, пока Вакаревичу втолковали, что по закону он может рассчитывать на такое смягчающее вину обстоятельство, как чистосердечное признание, если ничего не утаит о других преступлениях и своих соучастниках.

Павел Матронов утверждал, что будто они вдвоем с Аркадием «брали» кассу, но в это плохо верилось. Мелкие детали Павел путал. Сколько было денег, как их разделили и где они, объяснить не хотел. Нам представлялось, что Павел наговаривает на себя.

У Вакаревича сотрудники милиции за балкой в курятнике обнаружили деньги: четыре пачки десятирублевок в банковской упаковке и завернутые в бумагу несколько купюр разного достоинства. Всего более четырех тысяч рублей.

Между тем из допроса кассира было известно, что пропало шесть пачек десятирублевок, восемь пачек пятирублевок в банковской упаковке. Все оклеены полоской бумаги, на которой она ставила при пересчете двойную «птичку» зеленым карандашом. У Вакаревича деньги имели такую пометку.

В уголовном деле появились интересные показания киномеханика Николаева. В час ночи, в субботу, перед исчезновением Вакаревича и Матронова из Сергеевки, он видел с ними и третьего. Это был дважды судимый за грабежи Лавренюк Захар Петрович, всего месяц назад он вернулся из тюрьмы. Все это время Захар из деревни никуда не исчезал и вроде бы даже проявил усердие к работе скотника. Впрочем, пил сильно.

Павел и Аркадий опровергли показания киномеханика: «Врет. Лавренюка с нами не было».

Но сам-то Лавренюк, не зная, что о нем будут говорить Вакаревич и Матронов, вдруг занервничал, собрал пожитки и дал тягу из деревни. Доставили его снова в село. Теперь он не сомневался, что выдали его дружки. И стал давать показания о воровстве всего шести тысяч рублей.

— Я расскажу, как все было. Знал я, что Матронова выгнала жена, но не думал, что и с полюбовницей дело швах. Пашка во хмелю слезу пустил, мол, утопиться мне в пору. Я ему другое толкую: нюни не распускай, а посади за решетку Райку, тогда и с женой легче станет уладить. «Что для этого надо?» Отвечаю: «Узнай, когда поступят в кассу деньги. Открою сейф, комар носа не подточит, растрата на нее обернется». В пятницу Пашка мне сказал: «Деньги в сейфе, много пачек. Сам видел». Я-то думал, он забыл про тот разговор… Работал отмычками. Деньги разделили с Аркадием Вакаревичем. Я взял меньшую часть. Около тысячи. Павел от доли своей отказался.

Последнее, что надо сделать нам, — найти долю, что досталась Лавренюку. Если делили на двоих с Вакаревичем, то у него пять тысяч рублей. Сотрудники милиции разделились на три группы. Одна обыскивала надворные постройки, вторая — приусадебный участок и третья — дом Лавренюка, который утверждал: «свою долю сжег».

Обыск затягивался. Осматривали множество закоулков, укромных мест. Пересмотрели чашки, кружки, сундуки, шкафы, кладовки, чердаки, сараи… Никакого результата.

Пришлось вызвать специалиста с миноискателем. Через несколько часов около расколотой молнией старой яблони сработал механизм «прощупывания». Очертили круг, и застучали штыки, ломики, заработали лопаты.

Раиса не отходила от нас. Воспрянув было духом после задержания преступников, она снова приуныла. Из десяти тысяч воры признают, что взяли только шесть. Мы, опергруппа, и сами понимали: если не найдем недостающих четырех тысяч, то Раиса останется под подозрением.

А сотрудники милиции тем временем трудились, как истинные землекопы. Наконец что-то затрещало… В металлической миске, прикрытой стеклом, лежало восемь пачек пятирублевок в банковской упаковке с зелеными «галочками» на оберточной бумажной ленте. Пересчитала сама Раиса. Выходит, не хватало у Вакаревича лишь пятисот рублей, а у Лавренюка — тысячи. Но это пустяки. Мы с облегчением вздохнули. Раиса тоже. Основное найдено.

В просторном зале сельского Дворца культуры публично проходило заседание народного суда. Независимо и кокетливо вошла туда и обворожительная какой-то особенной крестьянской красотой Раиса. Улыбаясь, она грациозным движением поприветствовала всех. Плутовка не увядала, а расцветала, любовалась собой.

У нее был даже какой-то особый женский голос: свежий, звонкий, сильный. Работала она уже не в бухгалтерии, а воспитательницей в колхозном детском саду.

А еще через минуту вошла в зал судебного заседания и Полина Матронова. Бледность тонкого лица, скорбный вид как бы подчеркивали благородство ее души.

«Теперь, когда Павел в беде, я останусь с ним, буду ждать его сколько угодно, облегчу этим его участь. Я всегда любила его, знала с ним счастье и горе», — это она нам сказала накануне суда.

Потом прозвучал приговор. Мера наказания Павлу Матронову была минимальной, без лишения свободы…

1981—1985

В то лето я безмятежно поехал отдыхать на Херсонщину. Поселился у самого берега Днепра. Как-то в ресторане ко мне подсел симпатичный паренек. Разговорились. Он пригласил в свою компанию. Так я в самом начале отпуска оказался среди веселых, умных и бедовых молодых людей. Каждый должен был что-нибудь рассказывать о себе.

Узнав, что я работаю следователем, меня засыпали вопросами и начали жадно слушать мои истории. Можно представить, как я трудился, если учесть, что в этой компании мне приглянулось совсем юное существо по имени Вероника Серова.

Приехав на каникулы к матери, Вера так же, как и я случайно оказалась здесь и быстро стала всем задушевной подругой.

На лугу мы пировали: соленую рыбу запивали квасом, уничтожали огурцы, помидоры, варили уху. Ненасытно смеялись от игривых, приятных чувств. Словом, дурачились.

На второй или третий день нашего знакомства Вероника, закинув голову, с невинным любопытством спросила меня:

— Вам не скучно у нас?

— Отчего же, помилуйте. Очень даже недурно.

Приднепровское раздолье, действительно, меня трогало. Но еще больше — волновала девушка в легком кремовом халате, небрежно накинутом на загорелые плечи. Она!

Юная Вероника и впрямь вся освещалась красотой и милым задором.

Точеная фигурка, волшебные глаза, лукавая улыбка, искрометный ее юмор — все было привлекательно и неотразимо. Природа создает таких безупречных в красоте для того, чтобы все их любили.

Валяясь в горячем песке, я закрывал глаза и узнавал приближение этой девушки по дыханию и походке. Она требовала от меня лишь одного — обучения плаванию. При этом была усердной ученицей. Вечерами мы слушали жаворонков и сбивали росу с вольной травы ногами.