Геннадий Скубилин - Записки следователя

Евгений решил сначала наведаться к матери погибшего. Хатка у Варгаловых скромная. Однако большой двор, со множеством сараев, а жилое помещение состояло из кухни да двух изолированных, чисто оклеенных обоями комнат, одну из которых занимал сам Виктор, вторую — его мать.

Старушка была дома. Она вытащила из-под фартука, одетого поверх фуфайки, платок и вытерла глаза.

— Знаю, что вас уже беспокоили. Извините, но требуется еще раз побеседовать. Да и вот эту рукавичку вам предъявить. Сами понимаете — такое дело в одночасье не решить. Раскрывают это преступление многие сотрудники милиции.

Долго беседовал с матерью потерпевшего Петров и вышел от нее убежденный, что после убийства преступник побывал в комнате Виктора. «Слышала шум, шаги, думала сын вернулся». Подтвердила мать, что сын собирал деньги на свадьбу и на машину, но где Виктор их хранил, она не знала. Требовалось установить: исчезли они или нет? Но решить эту задачу не представлялось пока возможным. Мать не знала ничего и о том, откуда у Виктора появилась валюта. Никаких незаконных сделок он с иностранцами и спекулянтами не совершал. В этом она была твердо уверена.

Распрощавшись с Варгаловой, Петров стал обходить дом за домом этого села. Он как бы между прочим, в беседе показывал людям рукавичку, изъятую с места происшествия, и спрашивал: «Не знаете чья?». Никто, как и мать Виктора, ее не опознал и о ней ничего не знал или не хотел говорить.

Ночевать лейтенант остался у директора школы. Среди ночи его разбудил стук в окно. Петров вышел на улицу. Там стояла Варгалова.

— Соколик, — обратилась она, а ведь я узнала, чья та варежка. — Кольки Голубенко…

— Не ошибаетесь?

— Зачем же? Напрасно не скажу. Дело ясное. Приходила ко мне полчаса назад соседская девушка Таня Степкина и все разъяснила. Ее подруга — Ольга — встречалась с Николаем Голубенко и сама ему связала, вышила и подарила.

Лейтенанта новость весьма взволновала.

— Спасибо, Дарья Матвеевна. Теперь идите домой. Остальным я сам займусь. А Голубенко этот сейчас где будет?

— Дома, небось, дрыхнет. Недавно вернулся: отсидел срок. Теперь скотникам на ферме помогает.

…Петрова даже залихорадило. Не дожидаясь утра, он позвонил на квартиру Сомову. Хотелось доложить начальнику важные сведения.

Георгий Митрофанович проснулся от того, что у изголовья, на столике заливисто трезвонил телефон. Не вставая с кровати, он дотянулся до телефонной трубки и услышал взбудораженный голос оперуполномоченного Петрова. Тот спрашивал, как ему теперь быть.

Сомов спросонок особенно густым басом ответил:

— Возьми двух депутатов сельсовета и поутру сделай обыск у этого Голубенко. И если найдешь улики — доставляй его в отдел. В любом случае Николая нужно тщательно допрашивать. Не только про варежку, но и про валюту, заграничные тряпки и так далее…

Голубенко с мутными глазами сидел на завалинке у своего дома.

— Привет, Николай, — непринужденно издали приветствовал Евгений парня и, беспечно посвистывая, стал подходить к Голубенко.

Николай, похоже, был после крепкого похмелья: лицо заплыло, волосы не причесаны, неприлично одетый. На незнакомца в чистеньком костюмчике он готов был плюнуть, но ограничился тем, что огрызнулся:

— Да пошел ты…

— Э, никуда я не пойду, — невозмутимо заметил лейтенант, — а вот ты почему угрюмый?

— Проваливай, любопытный.

— Ух, совсем дела плохи… Я из милиции, Коля!

Голубенко тряхнул кудлатой головой, весь встрепенулся и с интересом прочитал из рук лейтенанта его удостоверение. Потом в минорном тоне спросил:

— Чиво надо?

— Рукавичка твоя вот эта?

— Ну-у. — Не раздумывая, согласился Николай, потрогав ее.

К дому Голубенко подходили два депутата сельсовета.

— Придется сделать обыск, пойдем в хату.

— Шмон, стало быть, ну… шуруй.

Когда сотрудник милиции и понятые вошли в дом, то на столе увидели следы попойки. В комнате стоял спертый воздух, замешанный на крутом запахе самогонки. Под лавкой валялись пустые бутылки, половицы были устланы крошками хлеба, рассыпанной солью. Все это хрустело под ногами. Стол завалили объедки огурцов, селедки, лука, картошки.

В комнате можно было задохнуться.

На сундуке, без всякого камуфляжа, лежала, словно напоказ, рукавичка точно такая же, какую держал в руке Петров. Других улик в хате Голубенко Евгений не нашел.

— Согласен, что взятая у тебя с сундука варежка, парная вот к этой? — спросил Петров у Николая.

— Ну.

— Тогда собирайся, поедешь со мной в город.

Через час они были в отделе милиции.

— С кем вчера пьянствовал? — в присутствии Петрова допрашивал Голубенко следователь Шаров.

— А что?

— Отвечай на вопрос. Здесь с тобой не в бирюльки играют. Убит человек. Ты знал Виктора Варгалова?

— Ну! — опять «нукнул» Голубенко.

Участковый инспектор Фролов дал такую характеристику Николаю Голубенко:

— Своровать может. В этом деле он мастак. И брат его такой же — до сих пор сидит, а этот с полгода как освободился. Оба «срок» получали. Вдвоем таскали из совхозного хозяйства поросят и сбывали в соседних селах. Но прикончить человека — Николай не осмелится. Это не в его правилах. Убил Варгалова кто-то другой. Впрочем, чем черт не шутит, когда бог спит. В компании с кем-нибудь мог спьяну участвовать.

В селе люди более определенно защищали Голубенко: не он.

Однако факты говорили о другом. Главная улика — рукавичка, принадлежала Николаю, и поэтому допрос делали ему тщательный, детальный.

— Где ты был в тот вечер, когда погиб Варгалов? — спрашивал Шаров.

— Не помню.

— Уже забыл? — воскликнул темпераментно Петров.

— В клубе, кажись, кино смотрел.

— Какое, если не секрет? — Это Шаров задал вопрос.

— «Человек-амфибия» вроде. Что я помню? Башка и без того трещит.

— С кем был в клубе? — опять отрывисто и громко произнес Петров.

— Один.

— Ты оставил на месте происшествия а тот вечер свою визитную карточку — варежку. Это что, после кино или до? — спросил Шаров.

— Чиво? — неподдельно удивился Николай.

— То самое. Выходит, ты причастен к «мокрому» делу. А говорили в селе, что ты только на кражи способен. Так что, не до конца тебя знают. Придется арестовать вашу светлость, — резюмировал Петров.

От последней фразы Голубенко встрепенулся, словно проснулся. Губы затряслись, голос задрожал, глаза увлажнились.

— Зачем шьете, кто сделал мокруху, того и цепляйте. Чиво захотели?..

Николай повесил голову, зашмыгал носом, по щекам потекли ручейки слез. Видно, тяжела для него была даже мысль о лишении свободы.

Он вытер рукавом глаза, нос и снова заскулил:

— Не убивал я. Зинка Часовникова подтвердит. С ней я в тот вечер смотрел картину в клубе.