Геннадий Скубилин - Записки следователя

Когда Ткачук, высокий, красивый, энергичный украинец, возглавил контору, дела пошли в гору. Он любил выступать на собраниях любого уровня, призвать к бескомпромиссной борьбе с разгильдяями, очковтирателями, нарушителями дисциплины. В районном масштабе это была колоритная фигура. Ткачук с первых дней произвел хорошее впечатление, а в таких случаях руководителю дозволяется многое. Ему верили, поэтому разрешили пересмотреть кадры. Тут-то и был уволен (не совсем законно) прежний главбух. Его бы наверняка восстановили, но Потапов не стал разжигать страсти. Устроился на менее беспокойную должность и продолжал свой трудовой стаж.

А новый главный бухгалтер Коробков, как зафиксировано в деле, судимый ранее за хищение, затем амнистированный по соответствующему Указу, оглядевшись, стал придумывать способы варварского обогащения.

Коробков в Госбанк выставлял номера квитанций, по которым сдатчикам скота выданы наличными деньги в кассе конторы, и давал поручение перечислять второй раз указанные суммы в районный узел связи, а оттуда переводил деньги в другие города на свое имя, до востребования.

У Коробкова накопилась уйма сторублевок. Он закладывал их между страницами книг, засовывал в квартире во всякие щели, и тратил без стеснения. Класть на сберкнижку деньги Коробков боялся.

Жил Коробков после развода с женой один, приглашал к себе надежных женщин, угощал их хорошим вином, подносил подарки. Бывало, едва посетительницы покидали квартиру, он не находил себе места: нервы сдавали. Белый свет был не мил. Ему хотелось пойти в ОБХСС и все рассказать. Потеряв осторожность, он и оказался пойманным с поличным. Кто-то сунул Коробкову меченые деньги, а сам заявил в милицию.

При обыске в его квартире изъяли девяносто семь сотенных купюр.

Коробков брал все на себя. Никого не впутывал: знал, что за соучастие полагается большой срок. Всяких толков плодилось вдосталь. Предсказаний и предложений — тоже. Злопыхатели вещали, что милиция постарается выпутать из дела директора конторы. Раздувать процесс против Ткачука, мол, не в интересах районного начальства. То, что он вор — это ясно. Но то, что кажется ясным для людской молвы, требует канительных процессуальных действий для милиции. ОБХСС искал соучастника главбуха.

Когда в уголовном деле зафиксировалось то обстоятельство, что Ткачук в преступных акциях Коробкова имел свою долю, когда пришли с покаянными признаниями взяткодатели, прокурор санкционировал арест директора.

Ткачук возвращался с берегов Азовского моря, и у своей личной автомашины был взят под стражу.

Тут и разыскала меня Люба Ткачук, вспомнившая обо мне: помоги!

— Пойдем вместе и послушаем дело в суде, — предложил я Любе, — и ты поймешь, что никто тебе помочь не сможет. — Я уже многое знал о ее отце. Итак, начался судебный процесс.

В прошлом слушалось в этом зале много мною законченных дел: простых и заковыристых, тонких, как брошюра, и многотомных, как сочинения Жюля Верна. Дело на Ткачука и Коробкова закончил не я, мой товарищ. Он немало потрудился над изобличением ловкачей.

Происшествия подобного рода звонко отзываются в людской молве. Молниеносно распространяются слухи, будто кто-то еще замешан в преступлении, чувствуется осведомленность о причастности тех или других лиц, называются баснословные денежные суммы, прикарманенные взяточниками.

Слухи растут, как снежный ком. Они подрывают авторитет местной власти. Болтуны не скупятся на эпитеты. Конечно, все это имел в виду законодатель, когда получение взятки относил к тяжким должностным преступлениям. Взяточничество, разумеется, реально подрывает престиж советского государственного аппарата и нормальную деятельность его учреждений, нарушает охраняемые законом права и интересы граждан.

Однако вернемся в зал судебного процесса.

Серьезная и наблюдательная судья профессионально точно, как говорится, в самое «яблочко», задавала вопросы участникам процесса.

Сорокапятилетние Ткачук и Коробков выглядели на десяток лет старше: серые, обросшие щетиной, с тяжелыми мешками под глазами. Весь их вид как бы печально говорил: «Совершили непоправимую ошибку».

…Человек, решившийся на преступление, как правило, не сознает, что значит для него честная жизнь. Он не ценит то, что имеет: спокойствие духа. Он не замечает, как легко ему было все делать в жизни: ходить, спать, принимать пищу, разговаривать с друзьями. Но едва он умышленно и корыстно переступит порог своей чистоплотности и порядочности, в жизни его образуется пустота. Он, к примеру, приобрел задарма автомашину, припрятал мешок кредиток, но жизнь потеряла для него (преступника) легкость и беззаботность, стремительность и покой. Даже смысл. Он мается, смутно тоскует о чем-то, сам не зная, чего ему недостает. И начинает ходить такой человек тяжело, с оглядкой, точно ноги вязнут в трясине. Он теряет вкус к самым изысканным яствам, приобретенным на нечестно заработанные деньги. От постоянных тревог его существование становится мрачным и нервным. И в один прекрасный день, если преступник не лишен здравого рассудка, он поймет, что сосущая пустота в душе образовалась от потери самого главного стержня жизни — чести, непогрешимости. Но сделать он уже ничего не может.

Прошлое не вернешь, не перечеркнешь. За нарушения закона следует расплачиваться. И боль от этой мысли внутри сердца становится нестерпимой. Ее не залечишь коньяком любой высокой марки…

Ткачук всматривался в зал. Увидел дочь, и по его волосатым щекам потекли слезы. Люба тоже заплакала. Три дня мы провели в судебном заседании. У девушки теперь не осталось сомнений в вине отца. Она смотрела неотрывно на него, такого не похожего на того, каким она привыкла гордиться, и все старалась понять, как он докатился до скамьи подсудимых.

Как могло ее постичь такое горе и позор?

…Спустя много лет, уже работая в другом городе, я случайно встретился с Любой. С ней рядом шла девочка лет пяти-шести. Люба рассказала мне, что давно вышла замуж, имеет двоих детей. Отец ее вернулся из мест лишения свободы и честно трудится. Про Коробкова ничего не знала с достоверной точностью.

Слухи ходили, что он умер. И якобы могилу его педантично-аккуратно посещает какая-то пожилая женщина. Она же поставила усопшему основательный, солидный памятник, обнеся его кованой оградкой. Ее руками могила круглогодично украшается живыми цветами.

Но это была лишь молва. А так ли на самом деле, Люба с уверенностью сказать не могла. Да и особенно не интересовалась тем, кто втянул ее отца в совершение непоправимой бесшабашности.

Трясина, по словарю русского языка, — зыбкое болотистое место, поросшее мхом и травой. Когда идешь по плавучей почве, видишь, что вода все больше выступает из-под ног. И вот она уже по колено, до пояса. Еще шаг — и скрылся с головой. Не так ли засасывала взяточников легкость наживы? Раз повезло, второй — и Ткачук с Коробковым уверовали в беспроигрышность доходного промысла. Гибель в таких случаях неминуема. Вопрос лишь во времени. Это доказано жизнью.