Геннадий Скубилин - Записки следователя

«Все полгода, которые Радик находился в нашем городе, я была словно в сказке. Сейчас уже не верится, что такое наваждение было со мной. Потом я познакомила его со своими родителями. Он им понравился. Но мама, мама! Материнское сердце — вещее! Она почувствовала, что будет что-то недоброе со мной. Проводив как-то от нас Радика, сказала, чтобы я была очень осторожна. Она делала тонкие намеки, но я и не слушала ее! Я думала только о его любви ко мне.

Близился вечер расставания. Когда я видела его в последний вечер, мелькнула мысль, что вижу его в последний раз. Он меня целовал, душил в объятиях.

О, кто бы меня видел, когда он уехал! Я еле-еле сдала последний экзамен. Меня утешало то, что он обещал приехать за мной через две недели. Но он не приезжал. А присланное его письмо было туманным, неутешительным, он намекал на какие-то преграды, которые мешают нам соединиться. Боже мой, что было тогда со мной! Я возненавидела весь белый свет, стала нервной, раздражительной, дома часто устраивала скандалы, а причина была в том, что я не смогла уберечь свою первую, единственную любовь».

Дальше целые страницы — о той, прежней, взаимной привязанности, о том, что она в нем искала свой идеал, отталкиваясь от родительского образа, образа отца, которого очень любила. И вдруг:

«Еще он мне писал, что его семья верит в бога, и это тоже непреодолимое препятствие для нашего соединения. Он говорил, чтобы я серьезно подумала, с кем я могу связать свою молодую судьбу.

А мне эти письма травили сердце. Неужели он не понимает, что я готова разделить с ним его веру, даже не пожалею жизни. Я стала собираться в дорогу.

Мама отговаривала меня, упрашивала взвесить каждый шаг. Я была неумолима, мне казалось: промедли я немного, и упущу своего ненаглядного, всепонимающего Радика. Мне было на все наплевать, лишь бы быть вместе с ним.

На станции мама вся в слезах (да и я зареванная) провожала меня в дорогу. Дали телеграмму Радику, чтобы он меня встречал. И только в поезде, когда застучали колеса на стыках рельс, мое сердце охватил страх: куда и зачем я еду, что могу найти в том неведомом, далеком мне краю, не потеряю ли все, что имела, а главное — честь, совесть, собственное достоинство?

Впрочем, поначалу все шло хорошо. Меня встретили его родители гостеприимно. От станции вез меня в свое село отец Радика на мотоцикле».

Свадьбу сыграли быстро. Но душно жилось Екатерине в особняке, обнесенном глухим высоким забором. Она даже не могла осмыслить, где находится и сколько человек живет под одной крышей.

Новые люди появлялись и исчезали, прихватив с собой множество коробок. Свекор и свекровь ходили по дому и двору молчаливо, сумрачно, как по кладбищу. Говорили немного, но и то на своем языке. Радика было не узнать. Он почти не обращал внимания на молодую жену.

И особенно затосковала Екатерина, когда узнала, что и муж, и его родители входят в какую-то странную религиозную секту. Мало того, и невестку стали водить на свои тайные собрания. Верховодил на них отец Радика — здоровенный, бородатый мужик, которого все боялись: и свекровь, и сын, и те, кто временно поселялся под этой крышей. Его звали Оюсом, а по отчеству Бертовичем. Как-то в присутствии Екатерины налетел хозяин на жену и жестоко бил ее ботинком.

Вот тогда написала Екатерина матери письмо, полное отчаяния:

«Мама, я попала в какое-то мракобесное семейство. Держатся религии, а чести нет. У меня от страха колотится сердце, даже плакать могу только тайком. Вот и сейчас, вся в слезах, пишу тебе, наверное, последнее письмо — если удастся его переправить, значит повезет. Пишу, а слезы капают на бумагу. Ты увидишь: все письмо мокрое от слез. Как мне отсюда вырваться? Но меня даже не выпускают за ворота. Мне стыдно, противно. Я Радика знала семь месяцев, а выходит, что совсем его не понимала. Какой он восхитительный был у нас! И совсем другой человек здесь. Мне кажется, что ходит рядом со мной чужой и злой человек. Вот уже прошло полгода, как я замужем, а все время одна. Он куда-то уезжает. А приедет и двух слов не скажет, разговаривают в квартире на чужом языке. Я задыхаюсь здесь! И мне кажется, что никто меня уже не спасет, никто не вернет мне той беззаботной жизни рядом с тобой, отцом, братишкой…»

В просторном и красивом доме Екатерине жилось одиноко. Екатерина подружилась с маленькой черноглазой девчонкой, которая играла в песке напротив высокого забора. Отдала ей письмо, чтобы она опустила его в почтовый ящик. А через день это письмо оказалось в руках Оюса Бертовича. Он порвал его на глазах у Екатерины и пригрозил.

Однажды Радик вдруг обходительно заговорил с женой: мол, не знает ли она кого в Киеве, где бы можно было остановиться?

— Повезу туда фрукты, — пояснил он Екатерине, — тебя возьму с собой.

— Поехали в Подмосковье, я маму с папой заодно проведаю?

— Там ОБХСС надоедает.

Екатерина повезла вместе с мужем в Киев то, что нужно было продать в столице Украины. Едва они выгрузили из вагона свою поклажу: мешки, хозяйственные сумки, ящики, как знакомый Радика, ожидавший его, панически замахал руками: «Уезжайте отсюда».

Взяли билеты в Минск. Не доезжая, километров за сто, Радик решил выгружаться. Ехали в столицу Белоруссии в такси. Перед въездом в город их буднично остановили на посту ГАИ и потребовали показать багаж. Присутствовали понятые. Поклажа состояла из маковых головок, расфасованных в килограммовых пакетах.

Дико завопил Радик:

— Это не мое! Жена подтвердит: мы нашли все это на дороге…

Радик Татабуев хорошо знал статью 224 Уголовного кодекса РСФСР: «Незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка или сбыт наркотических веществ». Однажды он уже привлекался. Теперь ему грозило наказание — лишение свободы на срок от шести до пятнадцати лет с конфискацией имущества.

…За день до суда Оксане Гавриловне Четвертковой дали с дочерью свидание. Вот они сидят друг против друга. Одной сорок пять, второй едва минуло восемнадцать. Матери показалось, что Катюша в положении.

Она с испугом вскрикивает: «Ты ждешь ребенка?» — и слышит спокойный ответ: «Нет, и слава богу. Впрочем, еще точно не знаю. А то ведь при тюрьме яслей нет».

— Как же это ты? — спрашивает мать. А в ответ: «Мамочка, я совершенно не знала, что в этих тюках».

И был суд.

Судье и народным заседателям не было оснований сомневаться в правдивости слов Екатерины. Ей в доме Татабуевых заказана была дорога даже в огород свекра и свекрови — туда, где росли конопля и мак. Она не могла знать, что везли в багаже на продажу.

Суд признал Екатерину невиновной и освободил из-под стражи в зале судебного заседания.

Отвечать за все пришлось семейству Татабуевых.

…Еще долго в пустом зале сидели, обливаясь горючими слезами, мать с дочерью. Молчаливо, угрюмо топтался рядом и отец.