Оксана Обухова - Садовник для дьявола

Опасаясь оставлять мужа наедине с Катариной, боясь, что тот расскажет ей о квартире и решенном разводе, пошла провожать гостей до их домов. Расцеловалась с Верой Анатольевной – «Ах, Леночка, твои шашлыки, как всегда, на уровне!» – прошлась до крыльца Катарины.

И как только та скрылась в недрах дома, быстро вошла в прихожую и цапнула с обувной полки первые попавшиеся комнатные туфельки.

Почему комнатные?

Да потому, что разгневанная женщина не будет переодевать тапки, меняя их на резиновые сапоги! Она побежит на разборки как есть – в ночной рубашке и домашних тапках!

Зачем вообще понадобились тапки?

Ненависть заела. Пусть пиком убийственной интриги станет арест соперницы, обвиненной в смерти любовника!

Тапочки, обернутые в полиэтиленовый пакет, упрятались за бочку неподалеку от ножа.

Дождь закончился задолго до полуночи. Елена сидела на террасе, плотно завернутая в большой махровый халат, подобрав под себя ноги в шерстяных носках, грела ладони на чашке с чаем и ждала: по сути дела, когда погаснет свет в кабинете Павла. Геннадий уже давно храпел в комнате на втором этаже, Серафима могла выйти из дому в любую минуту, но вряд ли отважится на это, пока дядя в доме напротив сторожки не погасит в окнах свет.

О том, что предстоит сделать, почти не думала. Не терзала воображение кровавыми картинками, держала их в прохладной стороне, не опаляя мозг кошмарами. Настанет время, и руки сами сделают все, что нужно. Елену больше волновало то, что она получит в результате преступления.

Она останется вдовой. Без денег, без прописки по этому адресу, один на один с неуправляемой девчонкой. Вступится ли за нее свекровь? Оставит ли рядом?..

Скорее да, чем нет. Смерть сына скажется на самочувствии Веры Анатольевны, без верной сиделки ей придется тяжело. Почти наверняка она удержит овдовевшую невестку рядом с собой. Последние годы Елена была наиболее близким ей человеком – уж постаралась как-никак! – таких не выставляют за порог.

Серафима…

Серафиму можно не брать в расчет. Глупая девчонка не выстоит против изобретательной мачехи. У Симы непростые отношения с домашними, родственники больше сочувствуют Елене, чем оправдывают негодницу. Раз-другой подстроить ей какие-нибудь неприятности, и бабушка, того и гляди, лишит наследства.

Но об этом стоит подумать позже.

Как, кстати, и о Павле. Уже не единожды Елена представляла: как жаль, что восемь с половиной лет назад в аварии разбилась не Катарина, а жена Геннадия! Как было бы замечательно занять место старшей невестки. Павел такой милый, порядочный, тактичный. Она бы стала ему прекрасной, преданной женой! Воспитывала бы его умненьких мальчишек – а не эту строптивую девчонку! – вела бы дом без всякой прислуги. Старалась.

Как жаль. Если бы верила в Бога, молилась бы сейчас, чтоб в смерти Гены обвинили Катарину. Но вряд ли Небеса потворствуют убийцам, даже если те молитвы знают.

Остается надежда на подзабывшую ее Фортуну. И на людей, ведущих следствие.

Возможно, Вере Анатольевне и Павлу будет достаточно одного лишь подозрения в адрес Катарины. Если еще постараться и вытащить наружу шашни Катьки с Геной, потрясти перед всеми грязным бельишком. Следователь – не председатель благородного собрания, ему нет дела до устоев архитекторской семьи, ему важны лишь факты, факты, факты. А фактов этих наберется воз с маленькой тележкой. Уж надо постараться. Помочь немного следствию. Подтолкнуть неповоротливую колымагу Фемиды в нужном направлении.

И самой под ее колеса не угодить.

Елена поворочалась в узком плетеном кресле, подоткнула под озябшие ступни полу халата. Не попасться под раздачу архиважно. В кармане лежат присыпанные изнутри тальком медицинские перчатки, в прихожей наготове стоят пластмассовые шлепанцы из дома Веры Анатольевны, на вешалке висит прозрачный длинный плащик а-ля дачница.

Все это легко отмыть или уничтожить. Елену больше волновало время: Денис, парнишка работящий, порядочный и с головой, может тут же выставить безбашенную девчонку, едва та появится в прозрачном пеньюаре на пороге сторожки. Может поболтать немного и выставить ее в момент, когда за домом с окровавленным ножом в руках будет стоять мачеха собственной пер соной.

Вот это жутко. Попасться над окровавленным телом своей персоной.

Но будь что будет. Жалеть ни о чем не станет. Попадется, так попадется. Как фишка ляжет. Фортуна дама с юмором, предпочитает решительных, а под лежачий камень даже вода не течет.

В конце концов, стоять с окровавленным ножом в руках Елена будет не на пороге сторожки, а за углом дома, откуда потом легко ускользнуть. Авось ребятишки разойдутся по постелям, не бегая взапуски по лужайкам да вокруг сторожки.

Так что как карта ляжет. Пан или пропал.

Через открытую форточку террасы потянуло легким сладковатым дымком. Елена поднялась с кресла, прижалась щекой к стеклу.

Черт! Едва не пропустила!

Под распахнутым настежь окном своей спальни стояла Серафима. В почти прозрачном белом пеньюаре, в белом парике, стояла, обнимая себя одной рукой за талию, и осторожно, двумя пальцами держала почти докуренный косячок.

Девчонка не пошла через входную дверь! Вылезла через окно.

Елена отпрянула от стекла. Ноги задрожали. Плечи заходили ходуном.

Пора…

Не дожидаясь, пока Серафима пойдет к сторожке, не сомневаясь в ее намерениях, Елена побежала на второй этаж. Будить лежебоку папеньку, расталкивать, тормошить, заставлять. Та еще забота! Соня Гена может не поверить или послать к дьяволу – «Отстань, я спать хочу!» – может брести нога за ногу, а времени категорически нет.

– Гена. Вставай, – сказала, сдернув одеяло на пол. – Твоя дочь пошла к любовнику.

– А? – Очумевшие спросонья глаза мужа уставились на Лену. – Что?

– Вставай, говорю. Серафима пошла к садовнику.

– Что?!

Упоминание заклятого садовника подбросило Кузнецова с постели пушечным ядром.

– Она?! К нему?!

– Она. К нему, – раздельно подтвердила мачеха. – Я сама видела – Сима шастнула в сторожку.

– Ну я ему, им.

«Еще бы нет. Денис у тебя, дорогой, костью в горле стоит».

Скрывая нервную усмешку, Елена наблюдала, как суматошно муж нашаривает шлепанцы, хватает перекинутый через подлокотник кресла халат, бежит к лестнице, приглаживая на ходу взлохмаченную шевелюру.

Не о дочери он думает, прыгая через несколько ступенек вниз, не о дочери. Он думает о любовнице, променявшей его на смазливого работника. Наказывать торопится. Своей рукой.

И этого позволить никак нельзя. В таком состоянии муж может сразу ворваться в сторожку, учинить скандал.

– Геннадий, подожди. – Елена догнала супруга уже на крыльце, придержала за рукав халата. – Сначала надо посмотреть в окно. Серафима была вся в белом.