Неизвестен Автор - Старинные английские ужасы

Влюбленные беседовали с четверть часа, когда Фирза неожиданно вновь вернулась к теме часов.

- Странно, - сказала она, - я тоже имею отношение к часам, похожим на твои.

- Как... каким образом?

- Прошлой ночью мне не спалось... из-за твоей недоброты, Феофан...

Феофан поспешил возобновить свои обеты и мольбы.

- О, хорошо! Ты же знаешь, что я тебя простила... Но когда я просто лежала в кровати, меня стала преследовать мысль о часах, которые ты описывал. Как и почему, я не знаю. Она преследовала меня всю ночь, а когда я встала сегодня утром, она по-прежнему не исчезала.

- Что же дальше, дорогая Фирза? - спросил встревоженный студент.

- Слушай и услышишь. Для того, чтобы избавиться от этой беспокойной гостьи, я вышла на прогулку. Я не пробыла вне дома и двух минут, как увидела часы - точную копию моих воображаемых часов.

- Где... где ты их видела?

- У нашего соседа Адриана Венцеля.

- И... ты... ты... - Слова почти душили его.

- Я была движима каким-то необъяснимым побуждением... приобрести эти часы. Хотя мне не нужна была эта драгоценность.

- Нет... нет! - воскликнул в муке студент. - Ты не могла этого сделать! - Он встал и отвернулся. Это стоило ему усилий больших, чем он мог ожидать найти в себе. Казалось, что страдание чересчур сильно, чересчур сверхчеловечна беда, чтобы сопровождаться выражением обычных чувств. Он смертельно побледнел... но его взгляд оставался тверд, и дрожи не было и в помине.

- Феофан, - спросила возлюбленная, - что тебя беспокоит? И почему то, что я рассказала, так страшно на тебя подействовало? Я...

- Ничего... ничего, моя дорогая Фирза. Я вернусь через минуту и скажу тебе, почему я показался таким взволнованным. Я не совсем в себе... я скоро вернусь. Я лишь прогуляюсь по переулку и подышу свежим ветерком, дующим с реки.

Он оставил ее и вышел в сад. "Я не мог, - произнес он про себя, сказать ей, что она убита... и к тому же мной!"

Он продолжал быстро идти без всякой цели, едва зная, куда направляет свои стопы. Он прошел по дороге, ведущей от дома Ангерштелля в том глубоком отчаянии, которое порой обманывает нас внешним спокойствием. У него не было четкого представления о беде, которую он принес Фирзе, - будто он почти забыл об этом. Его неотвязно преследовало смутное восприятие смерти, связанное неким невразумительным образом с ним самим. Забытье, в котором он пребывал, было так сильно, что к нему пришлось обратиться дважды, прежде чем он расслышал вопрос.

- СКОЛЬКО СЕЙЧАС ВРЕМЕНИ?

Феофан оглянулся и встретился с таящим в себе страшный смех взглядом дарителя роковых часов. Студент собрался было заговорить, но старик опередил его:

- У меня нет времени слушать ваши жалобы: вы знаете, что вы навлекли на себя. Если вы хотите избежать несчастья и спасти Фирзу, я скажу вам, как это сделать.

Он что-то зашептал студенту на ухо. Последний в миг побледнел, но тут же пришел в себя.

- Она будет в безопасности, - спросил он, - если я приму ваши условия? Теперь уж никаких увиливаний - я узнал, с кем имею дело.

- Соглашайтесь с тем, что я сказал, и приносите часы сюда в течение получаса; тогда она будет освобождена от своей судьбы. Она будет ваша, и...

- Не обещайте больше ничего или давайте обещания тем, кто их ценит. Поклянитесь, что она будет в безопасности! Я не прошу о большем... не желаю на свете ничего большего.

- Поклянитесь! - повторил старик. - Но чем ПОКЛЯHУСЬ, позвольте вас спросить? Но я обещаю... уходите и принесите часы - помните, полчаса. Так послушайте! Вы принимаете мои условия?

- ДА!

Сказав это, Феофан помчался обратно в дом, не обращая внимания на громкий смех, который, похоже, преследовал его. Он зашел дальше, чем думал: и хотя он проворно перепрыгивал через все препятствия на своем пути, треть отведенного времени прошла, пока он добрался до комнаты, где оставил свою возлюбленную.

КОМНАТА БЫЛА ПУСТА.

- Фирза! Фирза! - закричал студент. - Часы! Часы! Ради Бога, часы!

Ему ответило лишь отраженное от стен эхо его голоса.

Затем он ринулся по комнатам в состоянии, близком к отчаянию, потом спустился в сад. У него в ушах звучал звон фамильных часов, мимо которых он пробегал, и он вздрогнул. В конце центральной дорожки он увидел Фирзу.

- Часы! Часы! Если ты ценишь свою жизнь и мою... но спеши, спеши... ни слова... СЕКУНДНОЕ ПРОМЕДЛЕНИЕ ОЗНАЧАЕТ СМЕРТЬ!

Фирза молча бросилась в дом, сопровождаемая Феофаном.

- Они исчезли, - сказала она. - Я оставила их здесь, а...

- Значит, мы пропали! Прости твоего...

- О нет, нет! Вот они, - воскликнула она. - Дорогой Феофан! Незачем...

Он не слушал Фирзу. Поцелуй в лоб, тревожный взгляд, и он убежал!

Он несся! Он летел!.. Он прибыл на место, где оставил старика. Оно пустовало. Но на песке были написаны слова: "ВРЕМЯ ПРОШЛО!"

Студент без чувств упал на землю.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на диване - на него обращен страстный, но скорбный взгляд.

- Фирза! Фирза! - воскликнул несчастный юноша. - Не надо молитв! Такой душе, как твоя, не в чем каяться. О, оставь меня!.. Этот взгляд! Уходи, уходи!

Она отвернулась и горько заплакала. В комнату вошла ее мать.

- Фирза, милая моя, пойдем со мной. Врач уже здесь.

- Какой врач, мама? Разве...

- Нет, он просто шел по улице, это незнакомец. Но нет времени. - Она вывела дочь из комнаты. - Ваш пациент здесь, - добавила она, обращаясь к врачу. Тот вошел и затворил за собой дверь.

Мать и дочь едва достигли лестницы, когда крик, почти что мучительный вопль, раздался из комнаты, которую они только что покинули, и остановил их. За ним последовал громкий холодящий душу хохот, который, казалось, потряс дом до основания.

Мать позвала или, скорее, крикнула мужа. Дочь подскочила к двери! Та была закрыта и не поддалась ее слабым усилиям. Внутри нарастал шум страшной борьбы - резкие победные или гневные крики, мучительные стоны, тяжелое топанье ног - все говорило о смертельной схватке. Вдруг что-то с силой было брошено об пол и, судя по звуку, разбилось на тысячу частей.

Наступила глубокая тишина, более пугающая, нежели шум поединка.

Фирза вместе с отцом и матерью вошли в комнату. Та была совершенно пуста. НА ПОЛУ ВАЛЯЛИСЬ ЧАСТИ РОКОВЫХ ЧАСОВ. О ФЕОФАНЕ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛИ.

На пятый день после этой ужасной развязки простая плита из белого мрамора в одной из церквей увековечила имя, летай смерть Фирзы Ангерштелль.

Полуистершаяся надпись сохранилась по сей день и может взбудоражить любопытство какого-нибудь мягкосердечного человека, не знакомого с подробностями этой истории, который, возможно, захотел бы узнать их и уронить слезу на могилу девушки, что спит там.

1833