Даниэль Виктор - Седьмой выстрел

— Я очень занятой человек, мистер Холмс, — с места в карьер объявил доктор Фаррадей.

Он согласился поговорить с нами, можно сказать, на бегу, в коридоре, под лязг металлических и стеклянных сосудов, которые сёстры разносили по палатам. Это был высокий косматый мужчина в длинном, до полу, белом халате: его сросшиеся брови только подчёркивали тот дефект зрения, который обычно называют косоглазием.

— Я обязан заниматься здоровьем тех, кто ещё жив, — сказал доктор Фаррадей, устремив на Холмса один глаз. — Не тратьте время — моё и моего персонала — впустую, заставляя припоминать подробности убийства годичной давности, до которого никому нет дела. — Затем он воззрился одним глазом на меня. — Вы, доктор Уотсон, как врач, разумеется, меня поймёте.

Я что-то пробормотал. Надеюсь, мой ответ прозвучал сочувственно, но не умалил необходимости поговорить с вышеупомянутыми докторами. Тем не менее главный врач отказал нам, согласившись лишь просмотреть свои записи, касающиеся Филлипса, чтобы ответить на наши вопросы, если они будут краткими. Отвечать на них он тоже намеревался кратко, настолько кратко, что наотрез отказался вернуться в свой кабинет, а вместо этого приказал услужливой сестре принести ему записи прямо сюда, в коридор.

— Пожалуйста, побыстрее, — напомнил он нам, посмотрев на часы и нервно озираясь кругом, словно в поисках соглядатаев.

— Вопрос только один, доктор Фаррадей, — сказал Холмс. — Как вы объясните, что семь ран на телах мистера Филлипса и мистера Голдсборо были сделаны шестизарядным револьвером?

— Ах, вот вы о чём, — промолвил Фаррадей. Он глубоко вздохнул и, кажется, немного расслабился. — Спросите в полиции. Не у меня. Тип оружия больницу не волнует.

— Мы уже спрашивали в полиции, доктор. Нам не сказали ничего нового.

— Знаете, мистер Холмс, это случилось год назад. Я уже смутно помню. Вроде бы Филлипса привезли сюда вечером в день убийства, а на следующий вечер он умер. Всё это время мы пытались вернуть его к жизни. В его палате то и дело появлялись разные люди, важные люди.

— Конечно, доктор, но после его смерти, при вскрытии тела, вы обнаружили пять или шесть входных отверстий от пуль?

Доктор Фаррадей заглянул в свои записи. Нашёл соответствующее место и стал зачитывать:

Одна пуля вошла в грудную клетку справа, между первым и вторым рёбрами, пробив правое лёгкое и выйдя из спины под левым плечом. Производящие вскрытие враги сочли, что эта рана была наиболее серьёзна. Вторая пуля вошла в брюшную полость справа и вышла из левого бока, чуть не задев кишечник. Третья пуля прошла через левое бедро. Четвёртая и пятая пули прошли через верхнюю часть правого бедра. Пятая застряла в бедре, откуда позже была извлечена, это единственная пуля, которая не прошла навылет. Шестая пуля прошла сквозь левое предплечье между локтем и запястьем. Шесть пуль, двенадцать отверстий.

— Но ведь должно быть только одиннадцать, — напомнил ему Холмс, — если одна пуля застряла в теле.

— Хм, — протянул Фаррадей. Он мельком взглянул на лист бумаги, который держал перед собой. — Вы правы, конечно. Я раньше не замечал этого расхождения. Ну так что же? Это не поможет установить тип револьвера.

— Верно, — ответил Холмс, — но это поможет поднять вопрос о достоверности медицинского отчёта.

— Какая разница, мистер Холмс? — куда более кротко поинтересовался доктор Фаррадей. — Шесть выстрелов. Семь выстрелов. Одиннадцать отверстий или двенадцать. Человека уже не вернёшь. И убийцу не накажешь. А теперь, вы меня извините.

И с этими словами он заспешил прочь, свернув направо на первом же углу, чтобы скрыться с наших глаз.

— Любопытно, Уотсон, — заметил Холмс, когда мы остались вдвоём посередине больничного коридора. — «Шесть выстрелов. Семь выстрелов».

— Так же сказал и детектив Райан, а, Холмс?

— Именно, дружище. — Он задумчиво усмехнулся. — Полное совпадение. Но идёмте. Мы должны вернуться в отель и собрать вещи к ночному поезду в Вашингтон.

Когда мы вышли из больницы Бельвью, хмурый день клонился к закату. Роллинз доставил нас в «Уолдорф», где мы с Холмсом уложили в два маленьких саквояжа всё необходимое для короткой поездки в столицу, а затем вновь вышли к шофёру, который отвёз нас на вокзал Пенсильвания.

— Ну, Уотсон, и что вы думаете о Юнион-Стейшн? — спросил меня Холмс, когда мы выходили из главного вестибюля этого вокзала. — Ему всего пять лет.

Наш поезд только что прибыл в Вашингтон, и, несмотря на вполне естественное любопытство, которое вызывал город, я, должен признаться, ощущал усталость. Путешествие, начавшееся поздней воскресной ночью в Нью-Йорке и закончившееся ранним утром понедельника в месте пребывания американского правительства, порядком меня измотало.

Откинувшись на спинку одной из многочисленных деревянных скамеек, я разглядывал огромный главный зал, в котором мы теперь находились.

— Он просто громадный, — с отсутствием всякой изобретательности ответил я, чувствуя себя карликом под величественными сводами кессонного потолка, наполненного воздухом и светом.

Вдоль стен просторного помещения шёл широкий выступ, что-то вроде небольшой антресоли, на которую на высоте человеческого роста было водружено около полусотни каменных центурионов, мужественно замерших по стойке «смирно» и загородившихся своими массивными щитами.

— Напоминает что-то древнеримское, — добавил я, надеясь реабилитировать свою наблюдательность.

— Превосходно, Уотсон! Несмотря на увлечение Новым Светом, ваше чувство истории осталось неизменным. Арка Константина. Помпейские мотивы. Неукротимые легионеры. В самом деле, говорят, прообразом этого здания послужили римские термы Каракаллы.

Впрочем, Холмс не дал мне времени насладиться своими познаниями в архитектуре.

— Вперёд, мой друг. Мы должны встретиться с Бевериджем.

Мы с Холмсом вышли на улицу. Было хмурое влажное утро. Пройдя под гигантскими статуями Прометея и Талоса, Цереры и Архимеда, Свободы и Воображения, которые высились над тремя арочными порталами, мы стали пробираться сквозь толпу на Массачусетс-авеню, стараясь не поскользнуться на панели.

— Округ Колумбия [39] Округ Колумбия — самостоятельная территория, не входящая ни в один из штатов, границы которой совпадают с границами Вашингтона. , Уотсон, — сказал Холмс, размахивая своей эбеновой тростью, словно пейзажист, работающий над огромным полотном. — Столица Америки, спроектированная французом [40] План застройки центра Вашингтона разработал американский архитектор французского происхождения Пьер-Шарль Ланфан (1754–1825). . Город парадоксов — как и сама страна.