Артур Дойль - Человек с часами

Комбинация случайностей, как я представляю ее себе мысленно, должна была произойти следующим образом.

Молодой человек, обладавший таким невероятным количеством карманных часов, ехал один в вагоне местного, медленно идущего поезда. Предположим, что его билет, бумаги, перчатки и другие вещи лежали возле него на скамье. Он был, вероятно, американец по происхождению и, весьма возможно, — человек недалекого ума. Чрезмерное пристрастие ко всяким украшениям и побрякушкам является симптомом некоторого рода мании или слабоумия.

Когда он смотрел в окна вагонов экспресса, который шел замедленным ходом (по случаю ремонта линии) с той же скоростью, как и местный поезд, он внезапно увидел в поезде людей, знакомых ему. Предположим, ради нашей теории, что эти люди были: женщина, которую он любил, и мужчина, которого он ненавидел и который, в свою очередь, ненавидел его. Молодой человек был импульсивен, легко приходил в возбуждение. Моментально открыл он дверь, со ступеньки своего вагона перескочил на ступеньку вагона экспресса, идущего параллельно, и очутился в присутствии той женщины и того мужчины, которых он знал. Такой прыжок вовсе не покажется опасным, если мы вспомним, что оба поезда шли в одинаковой степени замедленным ходом.

Залучивши, таким образом, молодого человека без билета в вагон экспресса, где сидел высокий господин и молодая лэди, мы уже без труда можем вообразить, что за его появлением последовала бурная сцена. Очень возможно, что знакомые ему высокий господин и лэди были тоже американцы. Ссора закончилась тем, что высокий господин застрелил молодого человека и затем бежал из вагона вместе с молодой лэди. Мы должны предположить, что все это произошло очень быстро, и что поезд все еще продолжал идти замедленным ходом, так что преступникам не трудно было выскочить из вагона. Женщина может выскочить из поезда, идущего со скоростью восьми миль в час. И, наконец, в данном случае можно считать фактом, что женщина, спасаясь бегством, действительно выпрыгнула из вагона во время движение поезда.

А теперь мы должны перейти к пассажиру, сидевшему в курильном вагоне.

Принимая, что до этого пункта наша теория построена правильно, появление этого четвертого пассажира нисколько не нарушает правильности наших построений.

Согласно моей теории, этот пассажир видел, как молодой человек перешел из одного поезда в другой, слышал звук выстрела, видел, как мужчина и дама выпрыгнули из вагона на рельсы, понял, что совершено убийство и, в свою очередь, выпрыгнул из вагона, чтобы преследовать убийц. Почему о нем ничего не было слышно с тех пор — потому ли, что он во время преследование беглецов сам был убит, или потому, что понял, что не его дело вмешиваться здесь и ловить убийц — этого мы объяснить не имеем возможности. Затем, перед мной является факт, объяснить который довольно трудно. Кажется непонятным, на первый взгляд, что в самую критическую минуту, когда надо было спасаться бегством, высокий господин не забыл захватить свой чемодан. Я объясняю это тем, что в чемодане были вещи, могущие послужить уликой против него, и что высокий господин постоянно помнил об этом. Ему абсолютно необходимо было унести чемодан. Для моей теории очень важно подкрепить один пункт, и я обращаюсь к железнодорожной администрации с покорнейшей просьбой произвести самое точное расследование насчет того, не был ли найден пассажирский билет, оставленный неизвестно кем, в вагоне местного поезда, проходившего через Гарроу и Кингс-Ланглей 13-го марта. И если такой билет был найден, моя теория доказана. Если билет не был найден, моя теория может все-таки оказаться правильной, потому что исчезнувший пассажир мог или ехать без билета или потерять билет».

На эту тщательно и умело построенную теорию получился следующий ответ железнодорожной администрации. Во-первых, что вышеозначенного билета не было найдено; во-вторых, что местный поезд не мог идти параллельно с экспрессом; и в третьих, что местный поезд стоял на станции Кингс-Ланглей, в то время когда экспресс со скоростью пятидесяти миль в час промчался мимо станции. Таким образом было разрушено единственное удовлетворительное объяснение и пять лет миновало с тех пор, не дав никакого нового объяснения, и наконец, теперь явилось разъяснение загадки, которое подтверждает все факты и должно считаться достоверным. Разъяснение это явилось в форме письма, присланного из Нью-Йорка, и адресованного тому самому криминалисту, остроумную теорию которого я приводил выше. Письмо было следующего содержания.

«Прошу извинение за то, что в настоящем письме должен скрыть имена действующих лиц. Хотя это не так важно теперь, как было пять лет тому назад, когда еще была жива моя мать, но все же я предпочитаю не доводить до всеобщего сведение наших семейных дел. Тем не менее, я чувствую себя обязанным дать вам объяснение происшедшего, так как ваша теория, не смотря на свою ошибочность, была чрезвычайно остроумна. Для большей ясности изложение я должен начать свою историю издалека.

Мои родители были уроженцы Англии и в начале пятидесятых годов эмигрировали в Соединенные Штаты. Они поселились в Рочестере в штате Нью-Йорк, и там отец завел большой склад материй. Нас было только два сына у родителей, я, Джемс, и мой брат, Эдуард. Я был на десять лет старше брата и после смерти отца заменил его, как и подобает старшему брату. Эдуард был прелестнейший, веселый, живой мальчик. Но с самых малых лет в нем был один недостаток, который с годами становился все заметнее и ничем нельзя было его искоренить. Мать видела этот недостаток так же хорошо, как и я, но продолжала по-прежнему баловать и портить Эдуарда, потому что этот мальчик был так очарователен, что ему ни в чем нельзя было отказать. Я старался, сколько мог, сдерживать его, и он стал ненавидеть меня за это.

Наконец; он взял такую волю, что мы уже ничем не могли удержать его. Он уехал в Нью-Йорк и стал падать все ниже и ниже. Сначала он был только кутила, а затем сделался преступником. И не прошло двух лет, как он сделался самым известным из шайки нью-йоркских отпетых негодяев. Он подружился с Спарроу Мак-Кой, руководителем шайки и самым худшим из негодяев. Они сделались шуллерами и посещали лучшие отели Нью-Йорка. Мой брат был превосходным актером (он мог бы сделаться знаменитостью на сцене, если бы захотел) и разыгрывал роль молодого, знатного англичанина или какого-нибудь простака с Запада, или неопытного юношу-студента, смотря по тому, что было удобнее для целей Спарроу Мак-Коя. И, наконец, однажды Эдуард нарядился молодой девушкой и оказался такой лакомой приманкой для мужчин, что с тех пор такое переодеванье сделалось его любимым фокусом.