Георгий Ланской - Джайв с манекеном

Я вспомнила, как в глубоком детстве поехала с подругой в деревню, и там, совершенно случайно нашла старую книжку давно забытого автора. В своем, надо сказать весьма посредственном, детективе он утверждал, что глаза такого вот белесого оттенка принадлежат лгунам. Не знаю почему, это убеждение врезалось в память на всю жизнь. Сейчас я не испытывала ни жалости, ни даже жажды мести, которую мне приписывала Тамара. Больше всего хотелось, чтобы этот балаган закончился.

Где-то в глубине сознания гаденько хихикала подлая мыслишка: а если я не права? Но я задавила ее прессом из здравого смысла. После моего заявления в дом Левиных приезжать больше не придется.

– Думаю, вы прекрасно все поняли, – хмуро сказала я. – Признаться, я даже удивилась, почему такая простая мысль не пришла в голову сразу, но я не знала о романе Тамары и Льва. Потому не видела мотива. А потом, сопоставив некоторые детали, сообразила, что лишь у одного единственного человека был мотив и возможность.

– У кого? – спросил Змей. Я вздохнула.

– У Инги, разумеется.

На этот раз никто не сказал, что мои домыслы – чушь первостатейная. Даже Инга, изучавшая узор на ковре, не подняла головы и не попыталась воспротивиться. Змей прищурился и посмотрел на нее, а потом обратился ко мне:

– Поясни.

– Я оказалась не единственным свидетелем разговора Тамары и Льва. Сейчас я вспомнила, что Лев вошел в дом сразу за мной, а следом влетела Инга, расстроенная и злая. Кто, как не Инга знал, где можно поговорить без свидетелей? Ведь только член семьи видел, какой участок двора не просматривается на видеокамерах?

По всей вероятности, Инга подслушала беседу Льва и матери и поняла, что она – не единственная вишенка на торте. К тому же брак с Тамарой открывал для Льва, алчного и готового, по словам Марины, на все ради денег, куда больше возможностей, чем отношения с Ингой. Тем более, что Андрей наверняка не одобрил бы их брака. От ревности у Инги помутился рассудок, и она в очередной раз схватилась за нож.

– В очередной? – не понял Змей.

– Ну да. Мне рассказали о первом браке Инги, измене мужа и как для него кончился адюльтер. Говорили так же об ее неустойчивой психике, неразборчивости в мужчинах, привычке напиваться в дешевых забегаловках, чему даже я однажды была свидетелем. Так или иначе, Инга услышала разговор матери и Льва, вызвала на откровенный разговор, а потом несколько раз ударила ножом. Думаю, что Лев сказал ей не самые лестные вещи. Ингу наверняка залило кровью, потому на следующий день она вышла вместе с нами на улицу в пуховике, хотя на празднике была в шубе. Испугавшись содеянного, она забросала тело снегом, выбросила нож, и лишь потом стала соображать: тело найдут. Нужен идеальный преступник. И таким стала Настя. Не знаю каким образом она испачкала платье кровью, но уверена, на платье была кровь не Льва. Вот, собственно и вся история.

– Кажется, юридически это называется «состояние аффекта», – задумчиво произнес Змей. – Марина, боюсь вам придется еще раз выполнить свои обязанности. Поищите шубу Инги. Ее ведь наверняка нет в шкафу.

– Да она сейчас сама вывозит шубу кровью и подсунет нам в качестве доказательства, – закудахтала Тамара.

– Алиса, сходите с ней, – попросил Андрей и так посмотрел на жену, что та немедленно замолчала.

Мы с Мариной вышли, плотно затворив за собой дверь. В комнате Инги шубы не было, как и в стенном шкафу прихожей. Не нашли мы ее ни в кладовой, ни в подвале. Я даже начала подозревать, что Инга избавилась от одежды, или, что еще хуже, я ошиблась. Затем мы направились в комнату Насти. Там я отказалась от поисков, села на кровать и, пока Марина рылась в вещах, мрачно уставилась в угол. На полу валялся плюшевый ротвейлер, подаренный мной.

– Спасибо вам, – вдруг сказала Марина. Ее голос из стенного шкафа звучал как зов призрака. Я вздрогнула.

– За что?

– Вы одна не поверили. Они бы точно обвинили меня в убийстве. Правда, мне, скорее всего, так и не придется больше работать в этом доме. Да я и не хочу. Та еще семейка… О, кажется нашла…

Марина вытянула с нижней полки глубоко запрятанный пакет и вытряхнула содержимое на пол. Перед нами была норковая шубка Инги. Бежевый мех был вымазан в чем-то темном.

– Гадость какая, – брезгливо сказала Марина, поднимая шубу двумя пальцами. Я ничего не ответила. Неся улику, как нестабильную взрывчатку, мы вернулись в кабинет. Марина водрузила шубу на стол и уселась на прежнее место. Я осталась стоять.

– Вы ведь догадывались, что это Инга? – спросила я Андрея. Он пожал плечами и ответил невероятно спокойно.

– Знаете, Алиса, грех наказывать человека за любовь, пусть даже такую. Да, я подозревал. Как я могу осуждать дочь, которая попыталась меня спасти? Утешает мысль, что Настя тут оказалась ни при чем.

Взгляд, брошенный им на Тамару, не предвещал ничего хорошего. Та сидела, с застывшей маской вместо лица, и только глаза, смотревшие на меня, сверкали от бешенства.

– Он все отрицал, – пробубнила Инга, и я вдруг поняла, что она плачет. – Сказал: ты же сумасшедшая, ты все придумала. Все вы ненормальные… И смеялся.

– Где ты взяла нож? – спросил Змей.

– Не знаю. Схватила где-то со стола, потом бросила в снег, не помню куда. Я ему угрожала, сказала, что все расскажу отцу, что его вышвырнут, а он смеялся, как идиот, и все твердил: ты ненормальная, ты нимфоманка, тебе никто не поверит, а уж твой папочка и подавно. Тебя же, юродивую, на поводке надо держать. Он без конца повторял: на поводке, в наморднике, вместе с псами. Ну, я его и…

Инга захлебнулась и закрыла лицо руками. Ее плечи сотрясались в беззвучных рыданиях, а я стояла истуканом, не зная, на что решиться. Подойти к ней, утешить или же оставить все как есть. Змей смотрел на меня странным взглядом, в котором мерещилось что-то похожее на восхищение. Странный тип.

За нас решение принял Андрей. Он встал и церемонно откашлялся.

– Дальше мы, пожалуй, сами. Если вы не против.

Его голос был ледяным. А взгляд, который он бросил на жену, еще хуже. Я поежилась и отступила к дверям, поскольку знать, что произойдет, когда за нами закроется дверь, у меня не было ни малейшего желания.

– Да, мы поедем, – просто сказал Змей. – Удачи вам.

Последняя фраза прозвучала издевательством. Я ушла, не сказав ни слова. Змей усадил меня в машину, а я почувствовала настоятельное желание расплакаться. Вот только слез не было, ни единой, лишь в горле растекалось жжение, неприятное, царапающее, бьющее горячей волной в нос.

– Ты молодец, – негромко сказал Змей. А я бы с удовольствием врезала ему между глаз чем-нибудь тяжелым. Змей завел мотор и нажал на клаксон, ожидая, когда перед нами откроют ворота. Неожиданно кто-то постучал в окно. Я вздрогнула от неожиданности.