Кирилл Шелестов - Побег

В понедельник вечером, немного оклемавшись, я заскочил к Ларисе и Даниле проведать их и попрощаться перед вылетом в Москву. Новостей о Храповицком не было ни у них, ни у меня, если не считать того, что в СИЗО Ларисе отказали в свидании с мужем, зато Лисецкий удостоил ее телефонным разговором, заверив, что «компетентные органы во всем разберутся», а он, Лисецкий, со своей стороны будет «держать этот вопрос на контроле».

Когда Лариса рассказывала мне об этом, то, несмотря на ее усилия, казалось, она вот-вот расплачется, и я был рад, что разговор переключился на мое здоровье. Вообще я отметил про себя, что за неделю пребывания в Уральске Лариса осунулась, потускнела и сделалась заметно нервознее. Мы сидели на кухне, пили чай, и ее руки беспрерывно двигались: она то сворачивала в трубочку бумажные салфетки, то принималась вновь их машинально разглаживать.

— Я тебе лечебный отвар приготовлю, — спохватилась она. — Мне мама в свое время рецепт давала. За три дня всю твою хворь как рукой снимет.

Она встала с места, нашла на полке записную книжку и принялась ее листать.

— Через три дня ее и без отвара снимет, — проворчал я. — Не на всю же жизнь я таким останусь.

— Неизвестно, — критически оглядывая меня, возразил Данила, по-юношески чуждый сострадания. — Можете вообще загнуться. Похоже, у вас воспаление легких уже началось. Где это вас так просифонило?

— В Урале искупался.

— Ничего себе! Зачем же вы туда полезли, на спор, что ли? А сколько там градусов?

— Повыше нуля, — ответил я, содрогаясь от воспоминания.

— Все-таки у тебя лошадиное здоровье! — покачала головой Лариса.

— Не скажи! — запротестовал я. — Если бы лошадь курила так же много, она бы давно сдохла.

— Опять что-нибудь с женщинами связанное? — предположила Лариса с осуждением.

— Ну да, — подтвердил я. — Романтическое приключение. Хотел произвести впечатление на девушку.

— Как-то сложно у вас все это происходит, — неодобрительно отозвался Данила. — А нельзя было просто пригласить ее в клуб, на дискотеку?

— Ты бы еще предложил пивом ее угостить, — укоризненно ответил я. Для меня противоположный пол делится на женщин и на тех, кто пьет пиво. Есть еще, правда, те, кто пьет пиво с соленой рыбой, но этих я даже не знаю, к кому отнести.

— А что? — пожал плечами прозаичный Данила. — Пиво — это нормально. Экономично. Лучше, чем в Урале барахтаться. Ну, если вы такой эстет, то заказали бы ей джин с тоником.

— Можно было подарок сделать, — подсказала Лариса. — Какой-нибудь оригинальный.

— Папа говорит, что из всех оригинальных подарков девушки больше всего любят деньги, — заметил Данила.

— Цветам они тоже радуются, — отозвался я. — Хотя деньгам, надо признать, больше.

— Может, хватит про деньги? — довольно резко отозвалась Лариса, не поддержав нашего тона. — Как будто это самое главное в отношениях!

Данила быстро взглянул на меня и едва заметно пожал плечами, показывая, что ничего не может поделать с раздражительностью матери.

— А что, по-твоему, для женщин главнее? — с любопытством спросил он ее. — Секс, что ли?

— При чем тут секс? — Лариса была шокирована его цинизмом. — Я имела в виду любовь!

Данила изобразил на лице недоумение.

— Мам, а любовь — это как? Без секса, что ли? Или без денег?

— Перестань говорить пошлости! То, что ваше поколение признает только материальные ценности, еще не значит, что ничего другого на свете не существует.

— Да полно чего существует хорошего, — миролюбиво согласился Данила. — Главное, чтоб денег на все хватило.

— Чушь! — возмутилась Лариса. Она видела, что он ее дразнит, но все равно горячилась.

— Ну, хорошо, — не отставал Данила. — Назови хоть одну нематериальную ценность. Про любовь ты уже сказала.

Лариса запнулась, не сразу найдясь с ответом.

— Чувство собственного достоинства, например!

Данила подумал и состроил гримасу. Он явно не воспринимал сентенции матери всерьез.

— Если денег нет, то откуда это все возьмется? — поинтересовался он. — Любовь, морковь, собственное достоинство там всякое?

— Прекрати немедленно! — воскликнула Лариса. Его снисходительная интонация выводила ее из себя. — Где ты только этого нахватался?

Вообще-то и она, и я — мы оба понимали, где именно Данила этого нахватался.

— Не все в мире покупается и продается! — убеждала нас Лариса. — Если у кого-то много денег, то это еще не повод, чтобы унижать других. Тем более членов своей семьи! — добавила она без всякой связи.

В ее словах звучало привычное раздражение. Она явно не раз спорила на эту тему и с мужем, и с сыном, которые всегда держались заодно. Данила слегка надулся. Видимо, он счел, что сейчас, когда Храповицкий находится в тюрьме и не может ей возразить, продолжать полемику некорректно.

— И в чем же ты видишь унижение? — спросил он с долей вызова.

Лариса покраснела.

— Жить в гареме, например! — выпалила она после мгновенного колебания.

Я схватился за горло и надсадно закашлялся.

— Кажется, правда воспаление легких, — прохрипел я, имитируя удушье. — Какая-то горечь во рту.

Мои конвульсии Данила оставил без внимания. Он нарочно с шумом допил чай, видя, что Ларису коробит от издаваемых им звуков, и с подчеркнутой неспешностью слез с высокого табурета.

— Ну, эту шарманку я уже слышал, — сообщил он. — Пойду телевизор посмотрю, может, хоть там что-нибудь умное скажут.

Лариса вспыхнула, но сдержалась. Данила вразвалку протопал в гостиную. Я подождал, пока из гостиной донесутся звуки какого-то фильма, и повернулся к Ларисе.

— Ты уверена, что эту тему нужно обсуждать в его присутствии?

— А ты думаешь, он не знает? — запальчиво возразила она. — Ошибаешься!

— Дело не в том, знает он или нет. А в том, что он любит вас обоих. Ему же неприятно и больно.

— А мне не больно?! — вскинулась она. — Вы так трогательно заботитесь друг о друге, что плакать хочется. А обо мне кто-нибудь подумал?

Я промолчал в ответ на этот риторический вопрос. Лариса вытряхнула из пачки ментоловую сигарету, закурила и разогнала рукой дым.

— Она мне свою ночную рубашку оставила, — вдруг проговорила она дрогнувшим голосом. — Нарочно засунула в шкаф, среди моих вещей, домработница и не заметила. Чего она этим добивается, может быть, ты мне объяснишь?

Разумеется, я не мог ей объяснить, чего добивается Олеся, рассовывая где попало свои ночнушки. Лично я так не делаю.

— Ты о ком говоришь? — спросил я, изображая недоумение.

— О девушке, с которой он здесь живет! — воскликнула она сердито. — Олеся, кажется, ее зовут? Или уже Олесю прогнали и другую заселили? Я давно в них запуталась. Сначала была Марина, потом Ольга, потом эта Олеся. Сейчас уже новые, наверное, появились, помоложе. Да я не желаю этого знать! Не нужно мне этого! Не хочу! Почему нельзя оставить меня в покое?! Мало того что какие-нибудь доброжелатели обязательно подвернутся и все тебе выложат, так еще сами гадючки ужалить норовят. То свое грязное белье подбросят, то еще что-нибудь придумают. Марина мне позавчера звонила, представляешь? Предлагала встретиться и поговорить. О чем мне с ней говорить, скажи? Она что, воображает, что мы с ней сядем, обнимемся и зарыдаем? Поведаем друг другу, как он нас на восемнадцатилетних девчонок променял? Сколько я в свое время из-за нее слез выплакала, бог ты мой! А сейчас вон и ее, бедняжку, в отставку отправили!