Кирилл Шелестов - Побег

— Все армяне? — спросил я. — Или для русских в программе предусмотрен благотворительный обед?

— Ну почему, когда речь заходит об армянах, сразу начинаются оскорбительные националистические выпады?! — в притворном отчаянии вздохнул Артурчик. — Что плохого тебе лично сделали армяне? Ты знаешь, какую важную роль играют армяне в экономике России?

— Догадываюсь, судя по тому, что творится с нашей экономикой.

— Ну вот опять! А в экономике США они играют еще большую роль, и она процветает! Мой руководитель там, между прочим, тоже будет. Вот он в отличие от тебя к армянам относится без всякого предубеждения.

— Признайся, это ты его туда загнал каким-нибудь обманом. Чтобы придать армянской вечеринке государственный размах. Наверное, наплел Калошину что-нибудь с три короба.

— Какой ты недобрый человек, — защищался Артурчик. — Накануне президентских выборов нам очень важна поддержка большого бизнеса, поэтому мой руководитель счел возможным посетить это важное деловое мероприятие международного масштаба. Справку, конечно, готовил я, не отрицаю. Но я отразил там только правду. Держи, вот приглашение. Торжество будет проходить в доме приемов министерства иностранных дел.

— Приглашение на твое имя, на два лица, — заметил я, крутя открытку в руках. — Может быть, пойдем вместе? Как армяне к армянам. Заодно ты бы меня и представил Калошину. А то как я там до него доберусь?

— К сожалению, я не могу, — ответил Артурчик со скорбным видом. — И рад бы провести вечер в компании доброжелательного человека без расовых предрассудков, но сегодня у меня исключительно важное поручение.

Я посмотрел ему в глаза.

— Ты не хочешь появляться там вместе со мной? — спросил я напрямую.

Он отвел глаза.

— Дорогой друг, ты, пожалуйста, не сердись, но я не думаю, что это хорошая идея, — промямлил он. — Видишь ли, ты ведешь себя, как бы это помягче выразиться, не очень стандартно, что ли...

— Что ты имеешь в виду?

— Ты все-таки рассердился, да? Я всего лишь хотел сказать, что ты держишься не как все. То есть, конечно же, это не преступление. Это даже правильно — вести себя свободно, как хочется. Гордо так. Но, — он вздохнул, — где-нибудь на Западе. Или в Америке. Вот там я бы только с тобой и появлялся. А у нас нельзя выделяться из толпы. Это воспринимается как вызов. И окружающим обидно, и неприлично.

— И что же я сделал обидного для окружающих?!

— Ну, например, ты взял и прыгнул в речку. Никто не прыгнул, а ты прыгнул. Наплевал людям в душу. Зачем?

— Я хотел спасти тонущую женщину! Ведь ты же меня и подбил! Ты сам собирался прыгнуть!

— Собирался, — признал он и нехотя откусил еще арбуза. — Но не прыгнул. В этом вся разница. Потому что никто не прыгал. В последнюю минуту я осознал, что поступаю неприлично. И исправился.

— Неприлично спасать женщину?!

— Ну да. А что ты так удивляешься? Если все кинутся спасать женщин, кто будет спасать Родину? В конце концов, эта дама сама виновата. Она проявила полное неуважение к коллективу, захотела выделиться. Все пели песню плохо, и Борис Николаевич тоже пел плохо. Значит, так и следовало поступать. А ей, видите ли, понадобилось петь хорошо. Зачем? Это эгоизм! Мало этого. Вопреки всякой субординации, буквально отпихивая локтями других, более заслуженных людей, она заняла место подле президента. Чужое, заметь, место. И ее настигло заслуженное возмездие. И так рано или поздно происходит с каждым, кто, оторвавшись от народа, избирает подобную линию поведения. А я совсем не хочу, чтобы меня настигало заслуженное возмездие. А незаслуженное возмездие — тем более! — он сделал паузу и прибавил уже другим, более будничным тоном: — Кстати, она бы все равно не утонула. Ей бы не позволили. Согласись, это настоящее хамство — взять да и утонуть на официальном мероприятии, на глазах у самого президента. Испортить людям праздник. Борис Николаевич расстроился бы. Терроризм. Там же, между прочим, была охрана. Вот пусть бы они и прыгали. Это их работа — предотвращать подобные диверсии.

Слушая его болтовню, я еще раз заглянул в приглашение.

— Постой! — перебил я, вскакивая. — Там начало в шесть. А сейчас уже восемь!

— Вы что, у себя в регионах действительно приходите к тому времени, которое назначаете? Нет, серьезно? А что вы делаете, пока соберутся все остальные? На этом мероприятии сначала все равно будут официальные поздравления, потом концерт. Раньше девяти тусовка не начнется, будь уверен. Да ты не волнуйся, руководитель тоже опоздает. Мы с ним одновременно выехали: я к тебе, а он — к Гарику.

— Как же мне все-таки к нему подступиться?

— Придумай что-нибудь, — беспечно пожал плечами Артурчик. — Только в живот не бей. Но слишком долго тоже не разгоняйся, имей в виду, в десять он уедет.

Я понял, почему ресторан «Море» сегодня пустовал. Этим вечером все приличные люди отправились поздравлять «Интеллектуальные системы» с длительным пребыванием на российском рынке. Здесь были политики, бизнесмены и звезды эстрады, хотя я не уверен, что их сочли бы приличной публикой где-нибудь за пределами страны. Впрочем, кто-то меня уверял, что в Мексике на приемах богатые люди одеваются столь же несуразно, а украшений вешают на себя даже больше. Так или иначе, но среди знаменитостей, не сходивших с телеэкранов, я был, пожалуй, единственным неопознанным объектом. Впрочем, я и находился здесь случайно, по чужому приглашению.

Торжественная часть уже завершилась. Тучные стада гостей либо лениво паслись возле длинных столов с напитками и закусками, либо беспорядочно перемещались по анфиладе празднично украшенных залов. Где-то негромко наигрывал джазовый оркестр; на сцене известный юморист сыпал заранее заготовленными забористыми остротами. Не знаю, как в Мексике, а на светских мероприятиях в России шутки редко бывают хорошего вкуса: наш бомонд не поощряет ненужного эстетства. Юморист, перемежавший сексуальную тему с клозетной, имел успех: раздавались взрывы хохота и аплодисменты. Официанты в белом приветливо улыбались.

Пробираясь сквозь нарядную толпу, я ловил обрывки долетавших до меня разговоров и обдумывал, что сказать Калошину, как вдруг наткнулся на Косумова. В черном костюме, с бокалом в руке, он шаг за шагом отжимал в угол длинноногую платиновую блондинку в белых лаковых сапогах и очень коротком платье из золотых чешуек. Воинственно торчавшие усы и блестевшие смоляные глаза прокурора не оставляли сомнений в его готовности перейти к быстрому и решительному штурму. Блондинка, напротив, жаждала долгой галантной осады с постоянным подкупом и капитуляцией где-нибудь в Европе. Она что-то щебетала про Париж.

Косумов двигал бровями и сбивал цену.