Кирилл Шелестов - Побег

На наших глазах происходило неизбывное русское чудо. Как бы плох ни был правитель, каждый раз, когда он идет в народ, жгучая ненависть к нему неизменно оборачивается обожанием.

Люди на площади считали Ельцина главным виновником своих исковерканных судеб, алкоголиком и предателем Родины. Еще недавно они проклинали его и требовали отправить за решетку вместе со всей его бесстыдной семьей и ненасытной челядью. Но стоило ему лишь появиться среди них, сказать ласковое слово, высечь кого-то за чинимые им обиды, как сразу были позабыты и боль, и кровь, и слезы. Они вновь верили ему и любили его.

Впрочем, их ненависть не исчезла и не растворилась: она переместилась на его окружение. Это не Ельцин, а его опричники грабили Россию и скрывали от него правду. Это их следовало казнить без пощады. А сам Ельцин из смертельного врага русским волшебством превращался в единственного народного заступника. В эту минуту он был толпе ближе отца и матери.

Толпа на площади Революции стремительно распухала.

— Бо-рис! Бо-рис! — скандировали уже тысячи голосов, называя его, как в те времена, когда он, гонимый коммунистической властью, на уличных митингах звал людей на борьбу за свободу и колбасу.

Татьяна Стуколова с трудом пробилась к Силкину.

— Что с молодоженами-то делать? — на ухо ему прокричала она.

— Отменяй, — с досадой махнул он рукой. — Видишь, не до них.

— А наших работников тоже убирать? — Татьяна все еще не могла смириться. — Может, сюда их перебросить? Для массовости...

— Дура, что ли? — разозлился Силкин. — Глаза протри! Какая массовость! Тут яблоку упасть негде!

— Ведь так старались! — не удержалась Татьяна. — Столько сил угробили!

Силкин только заскрипел зубами.

Ельцин между тем продолжал двигаться живым коридором, улыбаясь и пожимая руки.

— Борис Николаевич! — взывали к нему. — Скажите им, чтобы цены больше не повышали!

— На рельсы лягу! — решительно мотал головой Ельцин. — Не допущу инфляции!

Ельцин купался в их любви. Наверное, в это мгновение он действительно ощущал себя былинным героем и готов был жертвовать ради счастья людей всем, даже жизнью, только, разумеется, чужой. Кстати, в отличие от своих кремлевских сподвижников он не боялся толпы, поскольку сам был из нее. Поднявшись к вершинам власти, он не утратил природных инстинктов и верил, что лучше всех знает народ и его нужды.

Он терпел бесчисленную армию бюрократов, поскольку не мог без нее обходиться, но в глубине души не доверял никому из своих соратников, считая их обманщиками и казнокрадами. Он и сам обманывал, когда был на их месте. Непрестанно твердя о демократии, он бессознательно стремился к диктатуре, ни на секунду не выпускал из своих рук полноту власти и не собирался этого делать.

Он понимал, что русский народ простит ему любую, самую тяжелую ошибку, даже войну, но только не слабость и мягкотелость. В Ельцине и не было мягкотелости. Она была в Горбачеве, которого восторженно встречали на Западе и которого, как муху, смели в России. Своим простонародным нутром Ельцин брезгливо презирал его вместе со всей страной.

На пути Ельцина стояла толстая, неопрятная и нетрезвая тетка с красным, грубым, обветренным лицом, из тех, кто вечно ошивается возле рынков. Она держала за руку упитанную русоволосую девочку лет шести, по виду довольно бестолковую, которая с увлечением сосала леденец на палочке. Ельцин остановился и шагнул к ним.

— Тебя как зовут? — спросил он у девочки.

От неожиданности девочка вцепилась в мокрое от дождя материнское пальто и зарылась лицом в его складках. Леденец выпал на грязную землю.

— Ну вот, — огорчился Ельцин. — Конфетку обронили!

— А это мы поправим! — заверил его Поливайкин. — Махом!

Грозно зыркнув по сторонам, он подскочил к обомлевшей продавщице кондитерских изделий, стоявшей неподалеку, и схватил самую большую коробку конфет. В следующую секунду он, радостно скаля золотые зубы, уже протягивал трофей президенту. Ельцин отдал коробку девочке. Та опасливо стрельнула в него глазами и, прячась за мать, нерешительно приняла коробку.

— Только гляди, сразу все не ешь, — шутливо погрозил ей пальцем Ельцин.

— «Спасибо» надо говорить! — подсказал девочке Лисецкий. — Что ж вы ее не учите, — упрекнул он тетку.

Но та не слышала его. Она смотрела на Ельцина с невыразимым хмельным восторгом, и на ее глаза наворачивались слезы.

— Борис Николаевич! — воскликнула она, задыхаясь от избытка чувств. — Борис Николаевич! Родной ты наш! Спасибо тебе за все!

Прежде чем охрана сумела ее остановить, она шагнула вперед и, схватив распухшую, изувеченную руку президента, несколько раз торопливо поцеловала ее. Толпа взорвалась восхищенными криками.

В машину Ельцин вернулся другим человеком: посвежевшим и полным задора.

— А теперь можно и в ЗАГС, — озорно подмигнул он Силкину.

— В ЗАГС? — не поверил своим ушам Силкин. — Когда? Сейчас?

— Ты же сам просил,— удивился Ельцин. Перед нудным официальным визитом на завод ему хотелось еще немного побыть с людьми. Он не надышался.

— Давай, давай, — поторопил он. — Посмотрим на невест.

— Может, и себе кого-нибудь приглядим, — поддакнул Лисецкий, вновь предательски оставляя Силкина на произвол судьбы.

Машина тронулась. Силкин, чувствуя, что все пропало, ледяными руками схватился за телефон и, низко пригнувшись, набрал Татьяну.

— Мы едем во Дворец! — объявил он срывающимся голосом.

— Куда? — оторопело переспросила она.

— В ЗАГС! — рявкнул Силкин.

— Да мы же вроде как уже всех распустили.

Силкин, не разгибаясь, оглянулся на разрумянившегося президента. Тот испытывал прилив энергии. Глаза его блестели, он даже похлопал Силкина по плечу. Силкин с трудом улыбнулся в ответ.

— А ты собери! — зловеще прошипел он Татьяне.

Между тем в ЗАГСе бушевали страсти.

В общей сложности свадебных кортежей было одиннадцать. Всем без исключения зачем-то назначили явиться к девяти утра, что они и исполнили, практически без опозданий, если не считать одной четы, где невеста была на последнем месяце беременности. Парадный вход во Дворец был опечатан игривой розовой ленточкой, и в ожидании высоких гостей внутрь никого не пускали. Молодожены со своими гостями изнывали снаружи, прячась от дождя в машинах.

Про замысел с президентом знал лишь узкий круг участников, хотя какие-то смутные слухи, конечно же, просочились. Сотрудники ЗАГСа то и дело выбегали к студенческой паре, проверяя, все ли у них в порядке, и делились новостями из мэрии. Собственно, новость была одна. Президент задерживался. Других известий пока не поступало.

Видя повышенное внимание к одной группе, остальные стали коситься на нее с ревнивым недоброжелательством. Впрочем, никаких других предпочтений студентам не оказывали, ждали они наравне с другими, и собравшиеся понемногу успокоились.